Серая мать

– Уберите все со стола! – скомандовала Олеся.

Голос ее заметно окреп, хотя внутри она не ощущала и десятой части той уверенности, которая в нем звучала.

Со столешницы на пол посыпался какой-то мусор и обрывки бумаги. Рядом появился потребованный Олесей стул. Стащив с себя халат, она накрыла им грязный стол. В квартире было прохладно, но тонкая пижама липла к покрывшейся потом коже.

– Садитесь сюда, руку кладите на стол, – она указала Ангелине Петровне на стул, и та грузно уселась. Когда импровизированный жгут высоко сдавил ее руку поверх свернутых остатков окровавленного рукава, она снова застонала.

Возвращения Семена Олеся не заметила. Прокравшись обратно в квартиру, он быстро прикрыл и запер за собой дверь, стараясь не шуметь. На последнем обороте замок тихонько лязгнул, и Семен на миг застыл, прислушиваясь к чему-то. В скудном свете его побледневшее лицо казалось таким же серым, как слой пыли на стенах.

Слегка успокоившись, он вошел в комнату с двумя пластиковыми флаконами в руках.

– Я еще бинт нашел, – не глядя на залитую кровью Ангелину, Семен вытащил из кармана джинсов округлый брикет с красным крестом по центру и положил на стол.

– Хорошо, спасибо.

Олеся уже не видела окружающих. Сердце, до этого пустившееся в пляс, теперь шло ровно, отстукивая, как метроном, в груди и немного в висках. В пальцах ощущалась непривычная сила, и откуда-то Олеся знала: они не подведут и не задрожат, как у Хлопочкина, до сих пор державшегося за сердце.

– Ангелина Петровна, вам придется немного потерпеть.

– Ладно, – выдохнула та сквозь слезы.

Олеся едва заметно кивнула. Все, что было нужно, она сумела вспомнить. Теперь оставалось только воплотить знания в жизнь, превратить из теории в практику.

– Сейчас я промою рану, а потом наложу повязку. Все будет хорошо.

2

Ноги предательски дрожали. Отчаянно хотелось закурить, но сигареты остались в Олесиной квартире, на столике у дивана. Прошагав через комнату, Семен опустился в засаленное кресло в углу и сморщился от поднявшейся затхлой волны запахов.

Стены с отслоившимися кусками обоев, покрытый сухой грязью пол, корка слипшейся застарелой пыли на мебели… Раньше – во времена До – он с презрением называл такие квартиры бомжатниками. А потом сам стал проводить время в подобных, если не хуже. После Центра Семен был уверен, что никогда больше не окажется в таком месте. И вот он здесь.

Выпрямив ноги, Семен обмяк в кресле. В его сторону никто не смотрел. Олеся перевязывала руку жирной соседки, тощий сморчок крутился вокруг, бросая какие-то отрывочные реплики, а муж и жена Хлопочкины стояли в другом конце комнаты, у занавешенного выцветшей шторой окна.

Дрожь в ногах сменялась муторной слабостью. Вытянутые руки покоились на подлокотниках кресла. Теперь, когда он остался без футболки, все могли видеть старые следы инъекций на его предплечьях. Но до «всех» Семену дела не было. А вот Олеся… Он видел, как она смотрела на «дороги». Она все поняла.

Теперь она знает, кто ты на самом деле.

Что ж… Пусть знает. Учитывая обстоятельства, это уже не имеет значения.

Семен обхватил пальцами подлокотники, грязные даже на ощупь, и прикрыл глаза. Безумная реальность, в последний час или около того сделавшаяся обжигающе яркой, неотвратимо материальной и четкой, как фильм в высоком разрешении, не давала покоя даже под закрытыми веками.

А ведь эта тварь могла схватить и его тоже. Могла ранить – так же, как соседку из двадцать второй, или еще хуже. Но в тот момент, выдирая полузнакомую толстуху из невозможной изломанной лапы, он не думал об этом. Просто знал, что должен помочь. Как тогда, когда вызывал скорую умершей от передоза Ленке и, пачкаясь в подсыхающей рвоте, пытался сделать ей искусственное дыхание. Думал, что еще не поздно…

Дурак.

Может и так. Но бросить человека в беде… Нет, хорошие люди так не поступают. А он – хороший человек, несмотря ни на что.

Ты двинутый торчок, вот ты кто. Ты собирался избить девчонку, забыл?

Нет, Семен не забыл. Воспоминание о дикой, необъяснимой вспышке гнева жгло изнутри, как пролитая кислота. Как он мог поднять руку на Олесю? Вообще поднять руку на кого-то? Что на него нашло?!

А там, в тамбуре? Только что? Разве это поступок хорошего человека? Чем ты это объяснишь?

«Что-то здесь влияет на нас». Олеся не раз говорила это.

На тебя влияет то, что ты наркоман. Псих. Неуравновешенный. Дефектная личность.

Семен стиснул зубы и сильнее сжал подлокотники кресла. Может, он и был таким, но это все в прошлом. Центр изменил его. Ему вернули самого себя. Он спас соседку, достал принадлежности для перевязки – разве плохой человек стал бы это делать? Нет. Он всегда был хорошим человеком. Просто ему не повезло. Он ведь и Ленку пытался спасти. Не убежал, не бросил ее, хотел помочь!