Серая мать

– Не надо… – еще раз жалобно протянула она во сне.

Олеся пригляделась к соседке. Полное лицо обмякло, тело оставалось неподвижным. И правда спит. Взгляд скользнул дальше. Импровизированная повязка была чистой. Это радовало. Девушка понятия не имела, что еще предпринять, если бы кровотечение не прекратилось.

Одно колено сухо хрустнуло, когда Олеся сделала шаг к выходу. Оглянувшись, она убедилась, что все по-прежнему спят. Было важно поговорить с Толенькой один на один, пока он снова не начал шарахаться от своих гостей.

Коридор расходился в обе стороны. Справа прихожая и, кажется, дверь в кухню. Слева – белеющие в полумраке прямоугольники других дверей. Олеся повернула налево.

Еще три двери, две из них – приоткрыты. Из-за первой едва ощутимо тянуло гнилью. Олеся собиралась пройти мимо, но по голым щиколоткам вдруг мазнуло сквозняком.

Из полутемного коридора пространство за дверью выглядело непроницаемо черным. Значит, окна там нет. Туалет или ванная. Но поток воздуха, касающийся ног, словно нашептывал, что помещение по ту сторону – совсем не то, чем кажется. Что там…

«Что там?»

Олеся щелкнула выключателем. Она не была уверена, что свет зажжется, однако это произошло. Еле теплившееся сияние высветило совмещенный санузел, заросший грязью, как и вся остальная квартира. Кафеля не было, только голый серый бетон. На месте унитаза в полу зияла дыра с неровными краями, окаймленная неприятными на вид коричневатыми пятнами.

Сквозняк шел оттуда.

Медленно и осторожно ступая, Олеся приблизилась к отверстию. Внутри было темно. Возникшее вдруг ощущение большого, ничем не занятого (за исключением черноты) объема заставило ее отступить назад. Внизу должна была быть чья-то квартира, но Олеся знала, что ее там нет. Это знание пришло откуда-то из спинного мозга, разлилось зябкостью вдоль позвоночника. Пол под ногами показался тонкой яичной скорлупкой, под которой – лишь полная тьмы пустота, выхаркивающая наружу этот гнилой холодный воздух.

На выходе Олеся краем глаза заметила какие-то разводы в ванне. Темно-серые и буровато-сизые, давно засохшие и более свежие, они змеились по стенкам ванны и сползали вниз, образуя на дне продолговатую лужу. Рассматривать их она не стала. Жуткой дыры в полу было достаточно.

Вновь оказавшись в коридоре, Олеся плотно прикрыла за собой дверь, отсекая дыхание нехорошего сквозняка.

За второй дверью располагалась еще одна комната. Толенька жил в трехкомнатной квартире, почти такой же, как у Хлопочкиных, только здесь вместо спальни было что-то другое. Окинув взглядом помещение, еще более безжизненное, чем остальная квартира, Олеся так и не сумела определить его назначение.

Между неровными лоскутами частично содранных обоев проглядывал все тот же серый бетон, а там, где обои все же сохранились, они были черны от размазанной сажи.

Прямо посреди комнаты виднелись остатки давнего кострища: почерневшее углубление в разобранном полу с помятым и закопченным жестяным тазом по центру, обугленные головешки, мазки сажи. Мебели в комнате не было, и, глядя на следы пламени, Олеся догадывалась, что с ней могло случиться.

Шторы на треснувшем окне отсутствовали, а на месте сорванного карниза торчали два обломанных штыря. Зато исцарапанный подоконник был занят, как и пространство вдоль стен, расчищенное от горелых обломков: там стояли и лежали вещи. Множество вещей. То ли черно-белые, то ли совершенно выцветшие фотографии в рамках, запечатлевшие разных людей; расколотая ваза; настольные часы «под старину»; россыпь мобильных телефонов: и кнопочные «булыжники», и смартфоны; бледно-красная женская туфелька на шпильке; пара разбитых планшетов; серые от грязи мягкие игрушки; несколько наручных часов вперемешку с бусами и браслетами; шкатулка без крышки с запыленным бархатным нутром, где лежала горка колец и сережек; перочинный нож; пепельница; детская погремушка; заношенные кеды; велосипедный насос…

От разнообразия предметов рябило в глазах. Их, без видимой системы складируемых в кучу, объединял лишь один общий признак: все вещи казались чуждыми друг другу и этому месту, все вещи выглядели… потерянными.

Олеся повторила про себя это слово.

«Потерянная».

Именно так она ощущала себя с тех пор, как снаружи опустилась ночь. Пусть за окном опять день, но после всего, что было, после слепого чудовища, после той чертовой бездонной дыры… Нет, после этого Олеся уже не могла стать такой же, как прежде. Она не могла даже толком вспомнить, каково это – быть прежней.

Все изменилось еще сильнее, чем ей казалось вчера. И эти изменения были к худшему.

Покидая комнату, Олеся заметила цветное пятнышко на обрывке обоев у самого косяка, внизу – там, куда не добралась вездесущая копоть. Рисунок сильно побледнел и был оборван с краю, но очертания розового медвежонка с бантом на шее все равно оставались узнаваемыми. Это были обои для детской.