— Товарищ полковник, танковая бригада готова к выступлению и действиям!
Точно так же действует и Маркович с «бригадой». Переговоры быстро подошли к концу. Латиняне всё подписали — кое-что, без сомнения, и в результате психологического воздействия наших рапортов. Однако я думаю, они это сделали из-за того, что с военной точки зрения были слабее нас и ни в чём не могли с нами равняться. Подходит ко мне Младич, говорит, чтобы я взял пару танков и бронетранспортёров и вслед за ним вернулся в Врлику, а затем в село Коляне, село Лактац, село Добар. Я назначил командира этих отрядов, а остальным отрядам в Отешиче дал задание обороняться.
Мы двинулись к Врлике, а полковник Младич с усташеским переговорщиком Вукасом шли перед колонной. Когда мы добрались до моста на реке Цетине, оказалось, что он перегорожен брёвнами. Разборкой этих брёвен занялся Младич, и начал подгонять командира усташей, переговорщика Вукаса и его охрану.
— Давай, помоги убрать эти брёвна, — обращается Младич к Вукасу, а тот посмеивается.
— Ты не смейся, а лучше тащи, ты их укладывал, а не я. А зачем тебе брёвна на мосту, начальник?
— Да не я их укладывал. Должно быть, это сделали местные хорваты-экстремисты.
— Да, да, и трубите всему свету о какой-то сербской «революции брёвен». Как вам не стыдно! Эх, не поможет вам ни Геншер, ни Коль, ни Микелис, ни Мокк,[43]
ни Ватикан, ей-богу! Критикуете сербов, не так ли, начальник, а сами что? Предали собственную страну. Ну, давай, толкай брёвна, чтоб я мог пройти.Честное слово, начальнику и его охране пришлось хорошо «поработать» на расчистке моста. Как только брёвна разобрали, мы пришли в село Коляне, а потом в Лактац. Несколько человек собрались вокруг нас. Подходит к нам одна бабушка и спрашивает:
— Кто из вас Младич?
— Я Младич, матушка, — отзывается он.
Бабушка робко подошла к нему, поздоровалась и поцеловала ему руку.
— Не надо, матушка, — говорит ей смущённый и взволнованный Младич, — это я Вам руку целовать должен.
— Ничего, сынок, вы же не знаете, как и сколько мы тут страдали всё это время. Родненький, мы ж постоянно бегаем прятаться среди камней от этих проклятых усташей.
Младич повернулся к Вукасу и говорит старушке:
— Вот Вам, матушка, главный усташ, — и показывает на него рукой.
Командир Ерко Вукас весь покраснел, стал выкручиваться — мы, мол, сейчас разберемся, это всё какие-то экстремисты…
Младич на него с укором посмотрел, и сказал скорее себе, чем ему:
— Не будет убийств и пыток сербского народа, я вам это гарантирую! — Он почти прошипел это и выругался.
Однажды вечером пригласил меня генерал Младич на кофе. Он всегда, когда было время, играл в шахматы с кем-нибудь из своих близких соратников из оперативного отдела. Так начался и этот вечер — шахматы под кофе, или кофе под партию в шахматы, как вам угодно. Где-то около полуночи в последнем выпуске новостей сообщают, что Купрес захватили усташи и какие-то повстанческие мусульманские силы. Тогда эти мусульманские части ещё не были известны как «зелёные береты», а для меня все они, невзирая на название, были усташи… Старый урок не был хорошо усвоен, началось его кровавое повторение. Вспомнил я черногорское проклятие, родившееся после последней войны: «Чтоб не бывать тебе на Купресе!»
Я, скорее про себя, говорю:
— Ну, люди, эти наши генералы что-нибудь вообще думают? А если думают, почему не дадут мне бригаду, чтоб я пошёл туда и снял этот Купрес с повестки дня «на веки вечные».
— Это не в нашей зоне ответственности, — отозвался генерал Младич. — Это в зоне ответственности Баня-Лукского корпуса, там стоит какая-то дивизия.
Той ночью мы недолго задержались, я пошёл в свою канцелярию-спальню и подумал, что могу от души выспаться, на работу опоздать невозможно — я же тут, на своём рабочем месте. Тем не менее на следующий день около семи часов вызывает меня генерал Младич к себе в канцелярию. Быстро собираюсь и прямиком к генералу. Там застаю его с теми двумя помощниками, с которыми он прошлой ночью играл в шахматы.
— Приготовься, отправляешься на Купрес! — говорит мне генерал Младич.
— Как на Купрес, он же не в нашей зоне ответственности? — отвечаю.
— Иди-иди! Теперь в нашей, — последовал быстрый ответ.
В Книне он хотел помирить людей
Милян Лалович, высокопоставленный чиновник Федерального секретариата внутренних дел Югославии, был в Книне членом Федеральной комиссии, в задачи которой входили примирение, переговоры — чтобы примирить и объединить две воюющие стороны: сербскую и хорватскую. Вот что рассказал он мне о Ратко Младиче: