СЕРДЦА ЛИМОННЫХ КАНАРЕЕК

–… По состоянию на девятнадцать ноль-ноль – три инцидента в авиации, из них один закончился катастрофой – пилот в последнюю секунду решил не взлетать, лайнер выехал с полосы, зарылся в лес и горит. В другом случае, диспетчер бросил вести пятнадцать бортов, но там его по счастью успели подменить, и в третьем порту – при посадке реверс дали на пять секунд позже, также произошла выкатка. Это все гражданские, – дежурный только успевал перелистывать телефонограммы. – Теперь, что гораздо серьезнее, по военным базам: четыре рапорта от командиров истребителей, все сообщили о плохом самочувствии и возвращаются, та же история с наземными службами, и что самое неприятное, пришел рапорт с подводного атомохода, там у дежурного радиста случилась истерика, его арестовали и заперли в медблоке. Дальше, – он глотнул воды из бутылочки. – По другим каналам, из ГИБДД Москвы сейчас пришло – всплеск дорожно-транспортных, из РЖД – два инцидента на переезде, и подобные сообщения от машинистов, плохо себя почувствовали – четыре случая. Метро: пять сбоев в движении, три чэ-пэ на эскалаторах. Так… из «Скорой помощи», вот! Четыре сотни вызовов по Москве – у всех одно и то же, просят оказать психиатрическую помощь родным, или сообщают о проблемах в психике. Повторяю, сейчас есть информация от МЧС только по Москве и Центральному округу, но каждую минуту приходят новые данные из регионов. Стратегические силы сменили всех операторов связи и стали трижды перепроверять любые приказы. Главнокомандующий поручил ракетчикам перед каждым оперативным действием связываться с нами. То есть, товарищи, от нас с вами сейчас зависит – одобрять или не одобрять любой ракетный запуск. Без резолюции нашего центра больше ни один приказ недействителен. Дальнейшую задачу поставит начальник оперативного штаба, генерал Росляк, – дежурный офицер отшагнул от трибуны, и стал подбирать упавшие на пол телефонограммы.

– Потом, потом! – генерал грубо отпихнул его, протискиваясь к микрофону. – Значит так, слушай мой приказ, – зычно и радостно прокричал он на весь зал.

И каждый понял, что час пробил – началась война. Ну, или вот-вот начнется.

8.

Из-за одной только реки, из-за обрывистой и крутой её излучины и светлого зеркала воды в ивовых берегах, Лакша глубоко привязался к их дому. Можно на три, на четыре часа уходить и идти вдоль воды по тропе и не встретишь никого. Одна лишь еще постройка на пути попадётся – неуклюжая, деревянная и ограда высокая деревянная, и кто там живёт неизвестно, никаких звуков нет, одно чириканье, кваканье и плеск. Три часа спокойным шагом по влажной земле, по камушкам, по песку, по глине, по траве…. Утром Алиния по этой дорожке бегала – прибегала пунцовая, расцеловывала обоих, уходила в душ и возвращалась – сияющая, белая, холодная и торжественная. А он любил ходить. И сидеть – на скате земляного вала у реки. И плавать любил. Безмолвно. Погружать голову в гладкую реку и снова подниматься над гладью, и скользить по течению. Алиния наоборот любила бороться с течением, и сильно дышала, вытягиваясь до конца за одной рукой, потом за другой…. Манечка говорит, что они похожи.

– Чем же, Манечка? – Тем, что мы высокие? Тем, что взрослые? Чем?

Не отвечает.

Сейчас он шел по валу один. Было уже совсем темно, и реку он почти не видел, только слышал. Самое начало осени, вечерами уже пар изо рта. И ботинки мокрые от вечерней росы. Трава здесь высокая, острая по краям и растет пучками, как волосы. Лакша сбился с тропы и шел по памяти, проваливаясь с кочки на кочку, подпрыгивая, и нелепо размахивая для равновесия руками. Отойдя от дома подальше, он сбавил шаг и остановился, убрав замёрзшие руки в карманы. Расставил ноги между кочками и, окруженный ночной испариной реки – белёсым туманом, запрокинул голову к звёздам.

Звёздочки расплылись кляксами и наперекор его горькому отчаянью весело качали лучами. Темными водоворотами плавно журчала река. Где-то вдали по верхушкам невидимых деревьев шумел ветер.

Сосредотачиваясь, как учили, он скосил глаза на кончики усов, ощущая боковым зрением плавное движение тумана.

«Ветер сейчас разгонит».

Захлопала крыльями птица. Улетела. Снова журчание, сердцебиение и спазмы вдохов. Ветер гулял где-то высоко, а у земли туман медленно затекал Лакше за спину, так и норовя его опрокинуть. Он сильнее вдавил каблуки в землю.

Звёзды.

Усы.

Говори со мной. Поговори со мной. Что с нами будет?

Усы одиноко подрагивают. Тишина. Плеснулась рыбка. Издали снова донеслось шипение ночной листвы. Там вокруг поля черный лес. Туда пойти? В поле? Куда мне пойти?

…

Когда шея затекла, Лакша опустил голову и от прилива крови едва не упал. Присел. Опустил колени на землю. Мокро. Достал руки из карманов, потрогал острые зазубрины на травинках. До крови не разрежет, колючая, но и слишком мягкая. «Чёрт поймешь эту природу, – подумал он. – Одновременно и податливая она и безжалостная. Холодная, колючая и беззащитная. Одновременно и простая, и хитрая».