Сердце ангела

Спустившись по пандусу в «Ойстер-бар», я заказал дюжину устриц на полураковине. Они живо исчезли. Допив сок из опустевших раковин, заказал еще полдюжины и решил не спешить. Через двадцать минут я оттолкнул тарелку и набрал номер Маргарет Круземарк. Я выждал десять гудков, прежде чем повесить трубку. Она наверняка еще не вернулась из универмага. И возможно, нагрянула по пути домой к «Бонвиту и Бердорфу».

Поезд подземки доставил мою набитую моллюсками тушу на Таймс-сквер, где я пересел на местную линию до 57-й улицы. Я снова позвонил в квартиру Маргарет из автомата на углу и снова не получил ответа. Пройдя мимо дома 881 по Седьмой-авеню, я заметил в вестибюле трех человек, ожидающих лифта и, не останавливаясь, прошел до угла 56-й улицы. Закурив сигарету, я повернул обратно. На этот раз вестибюль был пуст. Я прошел прямо к пожарной лестнице. Не стоило давать лифтерам повода узнать меня.

Подъем на одиннадцать пролетов не представляет труда, если ты готовишься к марафону, но проделывать его с восемнадцатью кувыркающимися в желудке устрицами вовсе не весело. Я поднимался потихоньку, отдыхая на каждом втором этаже.

Когда я очутился у двери Маргарет Круземарк, сердце мое стучало, словно метроном в темпе «престо». Коридор был пуст. Открыв «дипломат», я извлек хирургические перчатки. Замок оказался обычным. Я несколько раз нажал на звонок, прежде чем пробежаться по связке своих дорогостоящих отмычек и подобрать подходящую.

Замок открылся с третьей попытки. Подхватив чемоданчик, я шагнул в квартиру и закрыл за собой дверь. Все пронизывал сильнейший запах эфира; он витал в воздухе, вызывая во мне воспоминания о больничной палате. Я вытащил револьвер из кармана пальто и тихонько двинулся вдоль стены прихожей. Не нужно было обладать талантом Шерлока Холмса, чтобы понять: здесь произошло что-то очень серьезное.

Оказывается, Маргарет Круземарк вовсе не собиралась в магазин. Она лежала навзничь в залитой солнцем гостиной, распластавшись на низеньком кофейном столике. Кушетка, сидя на которой мы с ней пили чай, была отодвинута к стене, так что Маргарет находилась посредине ковра, словно фигура на алтаре.

Ее «крестьянская» блуза была порвана и крошечные белые груди являли бы приятное зрелище, не будь грудная клетка грубо вспорота примерно до середины. Рану переполняла кровь, и ее красные потоки, сбегая по ребрам, образовали на столе лужицы.

Убрав револьвер, я коснулся кончиками пальцев ее шеи. Через тонкий латекс чувствовалось, что она еще теплая. Черты лица ее были спокойны, почти как у спящей, а на губах играла тень улыбки. В дальнем конце комнаты, на каминной полке, мелодично пробили часы. Было пять вечера.

Я нашел орудие убийства под кофейным столиком. Ацтекский жертвенный нож из собственной коллекции Маргарет, с ярким лезвием из обсидиана, потускневшим от засохшей крови. Я не дотронулся до него. Никаких признаков борьбы не было. Воссоздать преступление было нетрудно.

Маргарет Круземарк передумала идти за покупками. Вместо этого, она направилась прямо домой, и убийца ждал ее в квартире. Он — или она — застал ее врасплох, напав сзади и прижав ко рту тампон с эфиром. Она потеряла сознание прежде, чем смогла оказать сопротивление.

Сморщенный молитвенный коврик у входа показывал, откуда ее втащили в гостиную. Осторожно, почти с любовью, убийца поднял ее на стол и отодвинул мебель, чтобы освободить место для «работы».

Я долго осматривал помещение. Похоже, ничего не пропало. Коллекция оккультных безделушек Маргарет Круземарк казалась нетронутой. Лишь обсидианового кинжала не было на месте, но я уже знал, где его найти. Ящики оставались задвинутыми, в шкафах никто не рылся. Попытки инсценировать ограбление не предпринималось.

У высокого окна, между филодендроном и дельфиниумом, я кое-что обнаружил. В чашке высокого греческого треножника находился блестящий, влажный от крови комок мускула, размером с деформированный теннисный мяч. Это напоминало нечто, принесенное с улицы собакой, и я долго смотрел на него прежде, чем понял, что это такое. Отныне «Валентинов День»[16] никогда не будет для меня прежним. Это было сердце Маргарет Круземарк.

Какая простая вещица, человеческое сердце. Оно работает день за днем, год за годом, пока кто-нибудь не придет и не вырвет его из груди, после чего оно покажется лишь собачьей пищей. Я отвернулся от «машинки» «Колдуньи из Уэллсли», ощущая, как пляшут в моем желудке, просясь на волю, все восемнадцать устриц.

Продолжив осмотр, я нашел пропитанную эфиром тряпку в плетеной корзинке для мусора в прихожей. Я оставил ее там: пусть ребята из отдела по расследованию убийств порадуются. Пусть заберут ее вместе с куском мертвого мяса и пропустят через лабораторию. Досье у них вновь распухнут от протоколов, но такова уж их работа, — в отличие от моей.

Кухня не представляла особого интереса. Обычная кухня: поваренные книги, кастрюли и сковороды, полочка для специй, холодильный шкафчик, забитый остатками еды. Продуктовая сумка от «Блумингсдейла» с хламом в виде кофейных осадков и куриных костей.