В лучшие времена они поступили бы иначе. Но сейчас они уже не те, что прежде. Они поневоле становятся теми, кем их годами называла машина пропаганды Первого Ордена. Они — террористы. Звери, загнанные в ловушку. Вынужденные идти на самые крайние, самые отвратительные меры, чтобы спастись.
Когда всеобщее оцепенение начало спадать, Органа, не теряя времени, первой ринулась к дверям. Они еще могли уйти. Например, через систему вентиляции. Ведь не может быть, чтобы весь корабль уже был занят солдатами Первого Ордена.
Они выбрались в коридор и направились к ближайшему вентиляционному отверстию, которое, если верить схеме, располагалось в ста метрах, сразу за лифтовой. Они передвигались осторожно, один за другим, короткими перебежками. Все, кто был вооружен, держали оружие наготове.
Где-то на нижних уровнях раздавались привычные звуки боя, которые сливались воедино и долетали сюда глухим тревожным шипением. Однако это шипение не могло прогнать угнетающей тишины, царившей здесь, наверху, — скорее оттеняло ее, делая еще более зловещей. Страх беззвучными шагами хищника подкрадывался к беглецам, шел за ними след в след медленно и неуклонно. Каждый чувствовал опасность, но не видел ее. Это сводило с ума.
Смерть, крики, пальба — все это можно почувствовать. Все это осязаемо. А значит, этому можно противостоять. Но в такой стеклянной, звенящей тишине любой человек сам себе покажется песчинкой, затерявшейся посреди чего-то неведомого, всецело отданной на милость высших сил.
Вот и шахта.
Но прежде, чем кто-либо из них успел достигнуть встроенной в стену широкой решетки, двери лифта открылись — и между стенами загремела тяжелая дробь солдатский шагов. В считанные секунды лифтовая наполнилась штурмовиками.
Беглецы застыли посреди коридора на расстоянии не более десятка шагов от вражеских солдат. Штурмовики стояли перед ними плотной стеной, со вскинутыми винтовками. На фоне белого потока чернела горделивая, подтянутая фигура генерала Хакса.
Быстро оценив ситуацию, захватчик коротко скомандовал:
— Опустите оружие.
— Ни за что, — бросила Лея, тяжело дыша.
— Вам некуда бежать.
— Значит, будем отбиваться.
— Глупо, — коротко подметил Хакс, слегка приподняв бровь. — С такого расстояния мы без особого труда перебьем вас всех.
Этот аргумент Органа решила оставить без достойного комментария.
Генерал вопросительно оглянулась на Тонита, державшегося в авангарде колонны.
— Если… вам угодно… — начала было она, делая паузы на каждом слове, чтобы продохнуть.
Муун тут же прервал ее.
— Нам теперь только одна дорога — в концлагеря Первого Ордена. Сноук… вы же знаете…
Если их возьмут живыми и начнут допрашивать, Вайлан вовсе не был уверен, что члены делегации, включая его самого, проявят необходимую стойкость. Верховный лидер твердо намерен прибрать к рукам их имущество. Стоит ему получить хоть малейший повод — и он уничтожит Банковский клан.
Воистину, глуп тот, кто сравнивает Сноука с Палпатином! Этот новый тиран гораздо хуже. Помнится, старый Император, каким бы самодуром он ни был, понимал, что ему не под силу выстроить столь сложную и отлаженную систему оборота кредитов.
Видя, что легкой добычи ждать не приходится, Хакс дал отмашку штурмовикам.
Выстрелы загремели быстро и ритмично, как удары пульса. Сквозь слепящее мелькание плазмы Лея увидела, как совсем рядом с нею в первые же секунды боя упал Мейц с прожженной отметиной в уголке лба. А вскоре и Тонит медленно сполз по стене, оставляя кровавый след.
Те, кто еще был жив, вжимались в стены, как будто хотели полностью срастить с гладкой белой сталью. Вокруг то и дело раздавались истошные вопли. Смутно Лея сознавала, что и сама что-то кричит — но что именно, не мог разобрать никто, включая даже ее. Собрав волю в кулак, генерал Органа продолжала стрелять прямо перед собой, почти не целясь. Ее цель была везде. Куда ни кинь взор, всюду мельтешили одни и та же белые фигуры…
Постепенно к ней приходило ясное понимание того, что теперь от нее требуется. Выхода не было. Оставалось сделать то, что совершил бы любой на ее месте. То, что сделали Акбар, Статура, Иматт и другие офицеры Сопротивления, чтобы не попасть в руки врагов. Последний акт верности своим убеждениям сам по себе был чудовищной мерой, на которую приходится идти, когда все прочие средства исчерпаны. Но в условиях войны загнанная в угол, ослепленная боем и смертельно уставшая Лея Органа видела в этом что-то естественное, само собой разумеющееся.
Больше генерал уже ни на что не обращала внимания. Посреди боя она вдруг медленно развернула пистолет, направляя дуло на себя и мысленно вознося предсмертную молитву. В этот момент она обращалась вовсе не к Силе, не к жестокому провидению — не к чему-то высокому и неопределенному. Ее молитва была обращена к Рей — к единственному человеку, у кого Лее следовало бы просить прощения.