Сердце для любимой

– Не уверен, что захочу, чтобы на меня смотрели все, кому не лень.

– Как скажешь. Мне от тебя, прежде всего, нужно тело, прости за каламбур, – рассмеялась я. – Хотя взгляд выходит очень выразительным.

– Ладно, возможно, к тому времени я созрею и соглашусь выставляться в голом виде на всеобщее обозрение, – задумчиво произнес Макс. – Очень интересно, что у тебя получится. Мне понравилось то выражение лица, которое ты ухитрилась поймать. Неожиданно. Мне казалось, я более закрытый. А тут надменный сноб с ноткой человечности в глазах.

– Ага, заметил! – я торжествовала. Мне удалось передать то, что всего лишь мимолетно коснулось меня. – Знаешь, я допишу этот портрет хотя бы ради опыта. Если не захочешь, я его выставлять не буду. Подарю тебе. Мне тоже интересно, что получится. Эта работа началась спонтанно и настойчиво требует продолжения. И я ее закончу.

Макс улыбнулся, стянул с широких плеч плед и вернулся к бюро:

– Ну что, продолжим?

Работа спорилась. Мне было интересно писать этот портрет, и я за вечер сделала очень много. Правда, про жизнь Макса так ничего и не узнала. Не хотела лезть ему в душу. Спешить некуда. У меня и так все неплохо получается. Есть в портрете какая-то тайна, и это здорово.

Поздно вечером позвонила дальняя родственница и пригласила в выходные в гости. Я и сама давно собиралась к ней. Ирина жила с дочерью-школьницей в деревне под Выборгом. Ей тридцать восемь, и она овдовела лет пять назад. Отношения с Ириной и ее семьей поддерживала только я. Мама никогда не любила деревенскую родню и всегда стыдливо сторонилась ее.

Ехать надо было на электричке, потом на автобусе. Долго и скучно. А почему бы не взять для компании Макса? Я тут же предложила ему провести выходные в деревне. Санки, снежки, сугробы – здорово же! Макс не колеблясь, согласился.

* * *

В субботу я проснулась ни свет ни заря. В комнате было прохладно. Окна покрыли причудливые морозные узоры. За ними темная бархатная ночь. Похоже, на улице холодно.

До рассвета еще далеко. Все нормальные люди спят, ведь выходной. А нам надо ехать на первой электричке.

Я поежилась, поплотнее запахнула халат и пошла в ванную приводить себя в порядок. Когда вышла на кухню, Макс уже заваривал чай. На столе бутерброды, печенье в жестяной коробке и вишневый джем. Непозволительная роскошь с его стороны!

– С добрым утром, – расплылся в улыбке Макс. – Кушать подано.

– С добрым утром, – я выхватила шоколадную печеньку из коробки и отправила ее в рот. – Невероятно вкусно. Спасибо, что балуешь меня.

Через четверть часа мы вышли в холодную темноту. Улицы были пустынны. Желтые фонари бросали длинные и загадочные тени на припорошенный снегом узкий тротуар. В пустом дребезжащем и лязгающем вагоне метро добрались до Финляндского вокзала.

Замерзший Ленин на броневичке бодро указывал путь в светлое будущее. Мы издалека посмотрели на его широкую спину, и пошли в противоположном направлении.

Желающих ехать куда-то холодным субботним утром было немного. Шумная группа молодежи, тетки с огромными кошелками, рыбаки со снаряжением (вот уж точно охота пуще неволи). Макс прищурился и подозрительно огляделся по сторонам. Будто попал в бандитский притон.

– Тут разбойников нет, – усмехнулась я. – И шпионов тоже.

– Все нормально. Просто, публика странная.

– Нормальная публика. Это же не цыганский табор с медведем, и партизан с пулеметом тоже не вижу. Так что чему ты удивляешься?

– Я же сказал, все нормально. Хотя, смотря с чем сравнивать…

– И с чем же сравниваешь ты? – было интересно, о чем это он?

Макс не ответил, сел напротив меня и посмотрел в окно. Чуть забрезжил рассвет. Холодные бледные всполохи окрасили восток. Через покрытое инеем стекло пробивался болезненный свет городских огней. Иней на окне вспыхивал холодными бриллиантовыми искрами. Макс поскреб его ногтем. Мне показалось, с удивлением.

– Холодно и убого, – поморщился он.

– Не СВ, – кивнула я. – Тоже электрички не люблю. А вот поехать куда-нибудь далеко, было бы здорово. Путешествовать так интересно, всегда мечтала об этом.

За окном замелькали заснеженные деревни, лесополосы вдоль дороги, замерзшие речушки. Через заиндевевшее стекло видно было плохо. В динамике заиграла попса, и это было самое страшное.

Дорого предстояла долгая. Минут через тридцать крупная грудастая проводница с гремящей тележкой провезла чипсы, сухарики, колу и прочую синтетическую еду.

– Неужели это кто-то ест? – не выдержал Макс. – В антисанитарных условиях. Холод, грязь.

– Чего бухтишь? – рассмеялась я. – Можно подумать, никогда не ездил в электричках.

– В детстве.

– А я часто. И ничего, жива, как видишь. Да и не очень тут холодно. Вполне сносно топят.

Почти через два часа мы вышли на припорошенный снегом перрон полустанка. Из трубы старинного одноэтажного вокзальчика шел дым, и пахло углем. Мы словно попали в прошлое, лет на сто назад.

Старый раздолбанный автобус ждал немногочисленных пассажиров за углом. Вот в нем было по-настоящему холодно.

– Печка сломалась, – обрадовал нас водитель.