Сердце Дракона. Финал целиком. Цикл завершен

— Мы сами пришлю сюда, — не стал дослушивать островитянин. — Такова была наша воля. Как воинов. Как братьев, сестер, матерей и отцов. Мы пришли сражаться. И пришли умирать. Чтобы больше никому другому, никогда в будущем, не пришлось делать такого выбора, который сделали мы, когда на нашем пороге появился демон.

Хельмер… но Хаджар стал бы трусом и лжецом, еще большим чем он уже считал себя, если бы обвинил в происходящем Кошмара. Но нет. Демон лишь сделал то, что надо было сделать.

Когда Хаджар поднимался на седьмое небо, то прекрасно понимал, что это просто способ самоубийства. Последний рывок перед тем, как он, как морской прибой, разобьется о скалы.

Хельмер дал им шанс. Шанс сломать эти самые скалы.

Но цена…

— Ты знаешь, Хаджар, — Эйнен выдохнул облачко дыма. — я любил свой сад. Любил им заниматься. Смотреть, как труды моих рук дают всходы.

Островитянин открыл странные, необычные фиолетовые глаза и, впервые, Хаджар увидел его широкую, настоящую улыбку.

— У меня были разные цветы, Хаджар. Розы, лили, хризантемы, орхидеи, — он снова выдохнул дым, который чем-то напомнил бутон цветка. — но больше всего мне нравились не они. Не эти чванливые красавицы. А знаешь какой цветок мне нравился больше всего?

— Какой?

— Ромашка, — улыбка Эйнена стала еще шире. — и не потому, что она какая-то особенно красивая. Или редкая. Ромашек же, куда ни посмотри, везде они. И все же — я любил её больше всех.

Хаджар столько раз думал, что философские изречения Эйнена могут ему что-то объяснить, что забыл, как он, обычно, ничего в них не понимал.

— Для всех или, может, для большинства, ромашка самый обычный цветок. Ничем непримечательное полевое создание, — продолжил островитянин. — но для меня он напоминал о солнце. О том, что светило над моей родиной и что мне пришлось оставить. Вот такой вот смысл. Мой смысл. И ничей больше.

— Я не понимаю, Эйнен.

Островитянин какое-то время молчал, а затем, вытряхнул соженный пепел, забил новый и снова затянулся.

— Ты пришел сюда за своей целью, брат мой, — он потянулся и, развернувшись, уселся рядом с Хаджаром. С наспех зашитыми ранами, измятый и уставший. Но рядом. — С той целью, что ведет именно тебя. Но это не значит, что у остальных такая же цель. Анис пришла по своим причинам, моя жена — по своим, а Шакх… ну, с Шакхом всегда было трудно, но думаю и он не от скуки заявился. Хотя…

Брови Хаджара поползли наверх.

— Ты… ты шутишь? — чуть не поперхнулся воздухом генерал. — Видят Вечерние Звезды, мир должно быть сошел сума, если Эйнен Кесалия шутит!

— Мы не виделись, брат мой, чуть ли не полтысячи лет, — с легкой грустью ответил островитянин. — за это время меняются не только люди, но даже горы.

Хаджар вздохнул и согласно кивнул.

— Так что не кори себя, славный генерал, — Эйнен направил очередную струйку дыма к небу. — не кори за те смерти, что теперь стоят в твоей тени. Потому что если начинать это делать, то тогда уж неси не груз жизней наших друзей и товарищей, а всех тех, кто погиб с момента, как ты взял в руки меч.

Хаджар прикрыл глаза и задышал ровнее. Легкий бриз обдувал его испарившее лицо, слизывая испарину и разбивая корку крови. Своей и чужой.

— Иногда я думаю и об этом.

— Не сомневаюсь, брат мой, — выдохнул островитянин. — ты считаешь себя монстром, Хаджар. Но сердце у тебя доброе. Поэтому ты и страдаешь. Монстр бы не страдал.

— Ты многого не знаешь.

— Все многого не знают, — пожал плечами Эйнен. — много знать вообще невозможно. Да и ни к чему это. Большие знания, Хаджар, к счастью не приводят.

— А что тогда приводит?

— Это мне тоже неизвестно.

Хаджар улыбнулся. С Эйненом всегда было легко. Легко говорить. Легко молчать. Легко сражаться. Легко путешествовать. Легко жить. И, наверное, легко было бы рядом умирать.

— Я скучал по тебе, лысый, — тихо произнес Хаджар.

— Я тоже, варвар, скучал по тебе.

Они на какое-то время замолчали. Наслаждались табаком и смотрели на бескрайнюю лазурь, растянувшуюся над головами. Будто и не было тех веков, что разделили их жизненные пути. Словно они, как и прежде, сидели на пороге своего дома в лесу Школы Святых Небес и ни о чем не думали. Просто жили в моменте.

— Когда я вел армии прежде, Эйнен, у нас была общая цель, — все же нарушил идиллию генерал. — И эта цель была достижима и…

— Ты знаешь, Хаджар, — внезапно перебил Эйнен. — когда работаешь в саду, то много размышляешь. О смысле жизни. Да и просто — о жизни.

— Мне казалось, ты всегда об этом размышлял.

— Всегда, — не стал спорить островитянин. — И знаешь, что я подумал… наверное, в текущей ситуации, это прозвучит иронично, но вот какая мысль не дает мне покоя уже который век.

Хаджар не торопил друга. А Эйнен курил и, видимо, формулировал так, чтобы у Хаджара было больше шансов понять.