Сердце Дракона. Том 4 (СИ)

Ориентируясь на слух и запах, он дождался, пока все девы покинут шатер, оставив его наедине с воительницей.

— Можешь открывать глаза, Северянин. Они ушли.

Хаджар сперва открыл правый глаз и огляделся, насколько позволяла почти не работавшая шея. Это вызвало у Ильмены веселую улыбку.

— Это у местных пытка такая? — Хаджар попытался было поправить покрывало, но тут же заскрипел зубами от вспышки боли. — Уложить с таким количеством красавиц.

— Так все же — красавиц, — стрельнула глазами Ильмена и, нарочито страстно выгнувшись, поддернула шелковое одеяло. — А я уж думала, ты из тех, кто больше по юношам ходит.

— В Лидусе это не приветствуется, — заметил Хаджар, — но я человек прогрессивный, ничего против мужеложцев не имею, до тех пор пока не знаю об их ночных приключениях. Сам же больше по женщинам.

— Я заметила, — Ильмена кивнула в сторону недвусмысленно топорщащейся части одеяла в районе паха Хаджара. В этот момент бравый, прославленный генерал, прошедший горнило не одной сотни битв, отчего-то пожалел, что не одет в полный доспех. — А что до этих дев, то это не пытка, а даже напротив — почести. Бедуины считают, что полностью от любой хвори мужчину может излечить только одно лекарство — женское тепло.

— Неплохой вариант панацеи, — уважительно хмыкнул Хаджар. — Как я понимаю, алхимики и лекари здесь не в почете.

— Напротив, — покачала головой Ильмена, — для бедуина нет греха постыдней, чем обидеть лекаря. Здесь они живут, словно цари. Просто к лекарствам всегда делают подобную… приправу.

Хаджар посмотрел на бинты и на огромное количество склянок. Что же, подобную невнимательность ему можно было простить, учитывая приключения недавнего дня. Кстати, о днях…

— Сколько я здесь лежу?

— Третий день, Северянин. В первую ночь думали, что не выкарабкаешься. Шип Койота, — удивительно, адепта действительно именно так и звали… — прошел едва ли не на волосок от твоего сердца. А осколок горы чудом не задел позвоночника. Местный шаман сказал, что тебя сберегли боги, потому что дело твое было благое и…

— И учитывая, где я сейчас нахожусь, — перебил Хаджар, — то спас я сына вождя или этого самого шамана.

Ильмена уже собиралась ответить, как покров на входе вновь отдернулся. Внутрь вошли сразу несколько человек. Кого-то из них Хаджар видел впервые, но три лица он узнал сразу. Вождь племени — все такой же холеный, надменный и в дорогих одеждах.

Рядом шел Харад, довольный, будто кот, наевшийся сметаны и закусивший жирной мышью. Позади плелся Койот. Он, тоже перебинтованный, тяжело опирался на костыль и подволакивал правую ногу.

— Нет, Северянин, — сказал он, усаживаясь на табурет и приставляя костыль к столику, — это сын простого пастуха.

— Которому сосватали дочь шамана или вождя?

Харад, Койот и Ильмена переглянулись и едва не закатили глаза.

— Странный на севере живет народ, если делает разницу между детьми по их происхождению, — внезапно на чистом пустынном произнес вождь. Хаджар даже едва не поперхнулся. — Не удивляйся, доблестный воин, я прожил достаточно, чтобы выучить языки народов, рядом с которыми прокладываю свой путь.

— Но раньше…

— Любой правитель, использующий на переговорах чужой язык, не уважает себя или свой народ, — довольно властно отрезал вождь. Что же, имел право. — Сейчас же я больше не на переговорах. Я пришел проведать воина своего племени.

Своего племени… Хаджар не мог пошевелить головой и руками, почти ничего не чувствовал телом, но отчего-то не сомневался, что на шее у него вновь оказался железный ошейник.

Видимо, правду говорят мудрецы. За злые дела платят кровью, но вдвойне судьба требует с тех, кто совершает дела добрые. Никакое добро не остается безнаказанным.

— Ах, ну да, — прикрыл глаза Хаджар, — я же проиграл…

— Действительно — странный народ на севере, — вздохнул вождь. — Может, ты бы и проиграл, если бы вы продолжили бой, но ты предпочел пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти ребенка моего племени. Ты буквально добровольно отдал жизнь моему племени. Что я буду за правитель, если надену рабский ошейник на человека, сделавшего подобное?

Хаджар открыл глаза и посмотрел на вождя. В его глазах он увидел отсвет уважения. Неглубокого, пусть поверхностного, сравнимого с заинтересованностью, но уважения. Не такого, какое получает сильный воин, а такого, какое даруют сильному человеку.

— Ты принес мне дар, Северянин, и я этот дар принимаю.

Вождь подошел к ложу и снял с тюрбана кинжал. Он рассек им ладонь и осторожно приложил ее к груди Хаджара.

— С этого дня ты часть нашей крови, а мы — твоей.

Глава 288

Никакой магии в себе жест вождя не нес. Кровь между ними единой не стала. Это был простой акт уважения и признания. Ну, насколько вообще слово “простой” может быть применимо к тому, когда в племя бедуинов берут даже не пустынника, а чужака. Того, чей цвет кожи не взращен с рождения знойным солнцем.