Сердце двушки

Рина мысль оценила. Успокаивая Гастрафета, ласково коснулась его гребня. Дракончик шевельнул хвостом. Чтобы не отвлекаться, Рина села на пол и спиной прислонилась к стене. Разогревшийся гепард ощущался даже через толстую кожу нерпи.

Рина проникла в сознание дракончика и обнаружила, что это не тот вариант, когда можно что-либо подслушать. Как таковых, мыслей у дракончика не было – существовал некий спящий режим, ровное течение воды, внезапно прерываемое мгновенным выбросом энергии. Зрение у Гастрафета тоже было не таким, как у человека. Площадь зрения шире, четкость ниже. Все окружающее не то чтобы сливалось – оно просто до поры до времени таилось, как таятся насекомые в листве или текст в закрытых книгах на полках. Цвета различались не все, но некоторые – например, красный – различались более остро, во всей сложности оттенков. Кроме того, Рина гораздо лучше улавливала теперь малейшие движения. Стоило какому-нибудь предмету сдвинуться с места, хотя бы незначительно, как он сразу начинал существовать и выплывал из небытия. Зрение сосредотачивалось только на нем и тщательно поджидало следующего движения. Ага, не спрячешься! Я уже знаю, что вон там есть что-то живое и, возможно, съедобное!

Вот и сейчас что-то шевельнулось на столе, хотя Рина, воспринимающая мир через сознание дракончика, и не подозревала теперь, что это называется «стол». В следующий миг это что-то шевельнулось повторно. Рина вскочила на ноги и рванулась. Лоб ее во что-то врезался. Что-то треснуло, и во рту стало как-то деревянненько.

– Выплюни, пожалуйста, карандаш! – мягко попросил Ганич.

– А-а? Что?

– Я стал писать карандашом. Ты на него бросилась и вцепилась в него зубами. Вот я и прошу: выплюни!

– Это не я, а дракон! – сказала Рина, оправдываясь.

Ганич переглянулся с Рузей, и оба торопливо отвернулись друг от друга.

– На карандаш бросился не Гастрафет, а ты. Вы уж там как-нибудь разберитесь между собой! – сказал Ганич.

Рина вновь уселась у стены. Дракончик перемещался короткими перебежками, после каждой перебежки ненадолго останавливаясь и замирая. Рина некоторое время наблюдала за ним свысока, как мудрый организм наблюдает за немудрым: ну уж я-то больше на это не куплюсь! Сами ешьте свои… как это называется… слова опять потерялись… Из небытия стали постепенно выплывать таившиеся предметы. Вот Ганич шевельнул ногой. Вот Рузя достал из кармана яркий и, должно быть, вкусный… ой! Это платок!

– Ты присядь! Не бегай! – твердо сказал Ганич.

Гастрафет взлетел. Сделал пару кругов. Поначалу он летал сонно, как непрогретый шмель, но постепенно ускорялся. Врезался в стены. Рузя с Ганичем с тревогой смотрели то на него, то на Рину, которая вздрагивала и вертела головой, будто и она летела. Внезапно Гастрафет изменил направление и, пробив стекло, унесся в парк. Рузя, причитая, что Наста ему не простит, умчался вдогонку.

Рина подбежала к окну, пытаясь отследить улетающего дракончика. С его сознанием связи у нее больше не было. Она распахнула раму и спрыгнула на газон. Ганич немного поразмыслил, закрыл все окна браузера, тщательно вытер историю посещений, проверил, не оставил ли он рядом с компьютером что-нибудь из своего барахлишка, и только тогда последовал за Риной. Причем, разумеется, по лестнице. Прыжки из окна он считал занятием экстремальным.

– Интересно, кто скажет Кузепычу про стекло? Уж точно не я! – произнес он себе под нос.

Ганич давно сформулировал для себя закон, что сообщать дурные вести невыгодно. Огребешь по полной, а бонусов никаких. Так что лучше сдержать пакостливые шевеления душонки.

Когда минуту спустя Ганич неспешно вышел на крыльцо, Гастрафет метался над парком. Рузя волновался, кричал, звал его. Достал пачку с сухим кошачьим кормом и тряс ею, как погремушкой. За Гастрафетом, проламываясь сквозь кусты, носился Горшеня, вскидывая громадные руки. Над его головой кружились бабочки из Зеленого лабиринта и вились золотые пчелы. Поймать дракончика не было никакой возможности. Он держался высоко и перемещался быстро.

– Может, на пеге догоню, а? – Рина устремилась было к пегасне, но Ганич удержал ее:

– На пеге не догонишь, только испугаешь. Попробуй еще раз свой уникум!

Рина послушно коснулась гепарда. Тот был так разогрет, что она невольно отдернула руку. Немного помешкав, Рина коснулась его вновь – и внезапно увидела парк ШНыра сверху. Вот деревья. Вот ржавая крыша корпуса. Вот Зеленый лабиринт. Но Рина не знала, что это деревья, и крыша, и лабиринт. Она опять утратила слова. Дракон не разделяет предметов, как человек, и не дает им названий. Он видит мир иначе: как то, что может съесть он, и как то, что может съесть его. Но существовало и нечто добавочное, нечто такое, чего человек обычно не чувствует. Острое чувство опасности, исходящей из определенной точки пространства. Именно эта опасность заставляла дракончика кругами метаться над парком. Немного погодя к нему присоединились и золотые пчелы. Рина видела, как отдельные золотистые точки, похожие на пули, проносятся в поле его – а теперь уже и ее – зрения.