Сердце двушки

Рина поползла к Гаю отбирать у него Гастрафета. Она видела, что с другой стороны к нему столь же упорно ползет Наста – и тоже за Гастрафетом. Гай небрежно отбросил Насту, а потом и Рину. Рина отлетела в центр слизистого озерца, на шевелящихся медуз. Тысячи нитей боли пронзили ее. Она почувствовала себя жуком, нанизанным на серебристую иголку. На множество серебристых иголок. Все ужасы, все страхи сразу ожили в ней. Но это же и спасло ее – как спасает муху, когда вместо мухобойки на нее начинают охотиться с помощью реактивной авиации. Мешая друг другу, эльбы наполняли ее сознание таким противоречивым бредом, что у Рины просто времени не было пугаться. Она даже осмыслить не успевала всего, что ей посылали.

И в этой мешанине образов она увидела, как Гай разжимает руку и отпускает Гастрафета. Тот рванулся к драконьему потоку, спеша слиться с ним. Гай стиснул в ладони седло. Дракончик внезапно замедлился и, развернувшись к нему в воздухе, уставился на Гая, как послушная собачонка, спрашивающая разрешения у хозяина, можно ли ей побегать. И было в этом что-то жалкое, что-то не похожее на Гастрафета.

Рина поняла, что ни в коем случае нельзя позволить дракончику слиться с потоком. Что, как только это произойдет, цель Гая будет достигнута. Она коснулась гепардом влажного, покрытого слизью пола, зажмурилась и попыталась почувствовать драконов так, как некоторое время назад в сарайчике с Гавром и Хюльдой она чувствовала гиел. Вот он, золотой шар. Мысленными руками Рина раздвигала его границы, пытаясь поместить в них проносящихся драконов. Грохот, свист, вонь, жар очень ей мешали. Одну за другой Рина посылала мирные, успокаивающие мысли – но бесполезно. Золотой шар ее прорывался. Драконы ее не слышали. Как если бы рядом действительно летел грохочущий поезд, а она безуспешно пыталась докричаться до машиниста.

Один лишь Гай, кажется, уловил ее сопротивление. Рина увидела, как он приподнял и насмешливо показал ей седло. Затем немного ослабил пальцы, кивнул – и Гастрафет слился с потоком. И сразу же что-то стало с ним происходить. Движения драконов сделались хаотическими. Какая-то сила захватывала их одного за другим. Мелькания сверкающей иглы замедлялись. Поток, до этого неразделимый, распадался на отдельных драконов, которых теперь можно было разглядеть подробно. Тут были и крупные драконы-самцы с массивными кожистыми гребнями и огромными крыльями, и изящные самки, и драконы-подростки, такие как Гастрафет.

Некоторые отделялись от потока и начинали метаться по пещере. Один из драконов длинной струей огня поджарил медузу. Раскаленная слизь брызнула во все стороны. Шарманщик временно ожил и торопливо отполз в безопасное место.

Кабан Гая качнулся близко от лица Рины. И только тогда Рина поняла, что он подошел к ней.

– На что ты надеялась, когда пыталась любить их? – весело крикнул он ей в ухо. – Воля стаи всегда сильнее. Никогда не видела, как десять вроде бы нормальных собак, собравшись в стаю, бросаются на ребенка? А потом стая распадается – и вот опять десять добрых собак. Но что-то моя стая разбрелась. Пора ее собирать!

И Гай собрал ее. Разрозненные драконы вновь стали единым целым. Лишь один крупный дракон остался рядом с Гаем. Шипел, вытягивал шею, хлопал крыльями. Гай одобрительно оглядел его. Видно, приказ не улетать отдал дракону он сам.

– Сколько времени потрачено зря! А все Митяй и его глупые запреты! Взрослые драконы не слабее гиел. И нырять могут сразу на двушку. А, Дионисий! Убедились, что я прав? – обратился он к Белдо.

Кричать приходилось громко, перекрывая шум драконьих крыльев. Белдо всячески выражал Гаю свое одобрение, но лишь издали. К драконам не приближался и по-прежнему находился в «домике», на который тратил очень много магии.

– Лев, вы со мной? – Гай оглянулся на Секача.

Тот мотнул головой.

– А вы, Дионисий? Я пошлю вам дракона! – поторопил его Гай. – Окажемся сразу за грядой, в незащищенном сердце двушки! Главное, чтобы драконы не выбросили нас в Межгрядье!

Белдо двинулся было к Гаю, но как-то нерешительно. Сделал пару шагов и остановился, оглядываясь на Секача, точно спрашивал у него совета. Ну а уж если Белдо спрашивает совета у Секача, значит, решение он уже принял.

– Ну же, Дионисий! Смелее! Вы что, не хотите жить вечно? – удивленно спросил Гай.

– Я боюсь об этом думать. Вдруг и правда вечно? Тогда уж лучше подольше здесь! – грустно отозвался старичок.

Гай махнул рукой и заспешил, сразу забыв и о Белдо, и о Секаче. Он волновался. Это было заметно по тому, как тело его рябило и шло волнами, временами утрачивая форму. За Гаем пристально и непонятно следили волчьи глаза Исая.

Проход в стенке мира сузился насколько, что было ясно: еще немного – и пробоина исчезнет.