Сердце двушки

– Я на двушку, господа! Пора прощаться! Не нарисовать ли мне круг и крест? – Подхватив с земли арбалетный болт, Гай изобразил на грязной стене круг, но вот с крестом почему-то медлил. Отбросил болт, поморщился и вскочил на дракона. Левой рукой крепко обвил ему шею. В правой у него было седло. Гикнул, прижался к драконьей шее – и умчался.

Рина понадеялась, что он размажется о стенку мира – но нет, не размазался.

Поток драконов иссякал на глазах. Раз улетев, драконы больше не возвращались, так и оставались на двушке. Все стало бессмысленным. Тоннель сделался особенно грязен и темен. Магия израсходовалась, магическое сияние погасало. Кое-где оно еще вспыхивало, но вспышки были резкими и неприятными, как от мигающих ламп дневного света. В беззащитном сердце двушки – Гай. Клетка получила свой вирус. Это означает, что мир вскоре начнет меняться под Гая. Никакой надежды нет.

Рина заплакала. Одна слезинка стекла по щеке и попала в уголок рта. Вкус у слезы был тошнотворный. Щека у Рины была забрызгана слизью эльбов.

Наста с перекошенным лицом грозила кулаком стене.

– Мы все равно будем нырять! – заявила она.

– Нырять, зная, что за Второй грядой Гай?

– Отвали, вдова! Буду нырять, и все тут! – повторила Наста упрямо.

Рине было тоскливо. Уткнуться бы в подушку. Но где тут взять подушку? На подушки тут отдаленно походили только дохлые медузы. Что-то крупное билось на полу. Это был единственный оставшийся в их мире дракон. Он подпрыгивал, пытался подняться в воздух, но лишь сметал ударами крыльев тех, кто оказывался поблизости. Это был не Гастрафет, навеки улетевший вместе с остальными, а какой-то другой дракон-подросток. Долговязый, неуклюжий, но уже довольно взрослый.

Рина подошла к дракону и увидела, что у него что-то не так с крылом. Кавалерия, наклонившись, тоже стала смотреть на дракона. Почему-то она была очень спокойной.

– Как глупо! – произнесла она. – Когда-то моя мама принесла домой красивое платье! Сказала, что это подарок хорошей девочке и чтобы я его не трогала. Я возненавидела эту девочку и это платье и изрезала его ножницами. А потом оказалось, что это был подарок мне на Новый год.

– А-а-а? – спросила Рина. Слова Кавалерии показались ей лишенными смысла.

– Человек сам возводит себе либо темницу, либо дворец. Причем происходит это неуловимо. Всю жизнь. А я, мне кажется, построила себе крошечную избушку, но хочется верить, что за грядой, – сказала Кавалерия, и опять это прозвучало непонятно.

– А? – опять жалобно отозвалась Рина.

– Да что ты акаешь?! Гепард у тебя?

– Да.

– Успокой этого молодого дракона!

– Он меня не послушает!

– Послушает. Он сейчас один.

Рина попыталась, и у нее получилось. Дракон перестал биться. Кавалерия осмотрела крыло. Перепонка была повреждена, но подняться в воздух дракон, скорее всего, сумел бы, просто запутался в крыле, как это бывает иногда со спицами зонта. Кавалерия расправила крыло. Потом решительно и одновременно как-то очень просто подошла к дракону и села на него.

– Надеюсь, он меня поднимет. Хотя и не очень еще взрослый, – сказала она.

– Куда вы?

– Туда, разумеется! – хладнокровно сказала Кавалерия.

– Уже поздно.

– По логике вещей – а у меня все в порядке с логикой вещей! – никогда не поздно. Я никогда не бывала в сердце двушки, но просто так я ее Гаю не отдам. Боюсь, сердцу двушки придется получить два вируса и выкинуть наружу какой-нибудь один. Хотя кто я такая, чтобы лезть туда? Меня вот и защита шныровская не пускает.

– За грядой мой папа! – внезапно выпалила Рина.

– Что? Какой папа?

– Долбушин. Я дочь Долбушина, – сказала Рина. Она много раз представляла, как скажет это Кавалерии. Но все получилось не так.

Кавалерия оглянулась и, нахмурившись, посмотрела на нее. Рина подумала, что Кавалерия сейчас скажет, что Долбушин вовсе не за грядой, а погиб по дороге. И вообще иди-ка ты, девочка, из ШНыра. Но она сказала:

– Что ж, я рада, что ты в ШНыре. Я любила Альберта… Но… пора! Ты все еще успокаиваешь дракона гепардом? Отпускай!

Рина не успела отдать гепарду приказ, но, растерявшись, мысленно повторила за Кавалерией это «отпускай». Дракон рванулся, снес Рину крылом и скользнул в пробоину. Вместе с ним исчезла и пригнувшаяся к самой его шее Кавалерия.

Сашка помог Рине подняться и обнял. Он никак не утешал ее. Сашка был вообще не по словесной части. Всяких «Все будет хорошо!» не любил. Надо жить дальше. Что бы и как бы вокруг все ни было, просто надо жить, пока живется. Вот, собственно, и вся истина. И быть по возможности вместе.

* * *

Прошло несколько минут. Вокруг Рины и Сашки собрались остальные шныры.

Края пробоины стягивались. Слизь уже едва капала. Однако, прежде чем окончательно исчезнуть, дыра исторгла последнего гостя. По скользкому полу покатилось нечто напоминающее вывернутую медузу, как-то протиснувшуюся, почти вброшенную в узкое отверстие.

Медуз было здесь немало, но эта чем-то отличалась от прочих. На ней угадывались обрывки холщовой рубахи. И еще от медузы оторвался и далеко откатился потускневший металлический предмет.