Сердце яростное и разбитое

Я прихожу в себя и вижу горящий камин. Я лежу лицом вниз на ворохе мягких одеял. Не могу вспомнить, когда уснул, и место, где я нахожусь, кажется мне незнакомым.

Вокруг меня стены, обитые досками. Камин очень маленький. Это явно не комната, расположенная в замке.

Я делаю резкий вдох, и каждая рана на моем теле откликается болью. Я сдерживаю стон.

– В прошлый раз, когда я накладывал тебе швы, ты проигнорировал мои рекомендации и убежал сражаться с монстром, – т ихо говорит Ноа из противоположного конца комнаты. – Думаю, нынешнее состояние немного поубавит твой пыл.

Я с трудом поворачиваю голову. Ноа устроился в плетеном деревянном кресле у двери, держа обеими руками дымящуюся кружку. Слева от него стоит широкая кровать, сложенная из досок. Тайко накрыл лицо одеялом, но я узнаю клок его светлых волос и лежащую на полу худощавую руку с некоторыми намеками мускулов. Даже с другого конца комнаты я вижу красные полоски, которые украшают его спину. Я отвожу взгляд в сторону.

«Моя вина».

На другом конце кровати лежит еще один человек, но я вижу только его ноги, обутые в ботинки. Должно быть, это Джейкоб.

Я не знаю, где мы, но сейчас мне все равно. Я поднимаю руку, чтобы потереть глаза, и даже это простое движение причиняет мне такую боль, которой я не ожидал.

– Раны от хлыста потребовалось зашивать?

– Некоторые из них. У Тайко они были не такими глубокими, как у тебя, но разница не очень заметна. Мне кажется, его били не так сильно, – с отвращением говорит Ноа.

– Ты злишься.

– И еще как. Я знаю, что порядки здесь, другие, но это неважно. Война и пытки – это не одно и то же.

Я не спорю с ним. После всего того, что сделала Лилит, все происходящее сейчас кажется мне сугубо личным и от этого еще более унизительным. Моя рука сжимается в кулак, комкая одеяло. Кстати, об унижении. У моего тела есть потребности, которые о себе напоминают.

– Ноа, – говорю я. – Мне нужно.

– Что? А, понял, – лекарь поднимается из кресла.

Почти все мои силы уходят на то, чтобы встать, несмотря на то, что Ноа помогает мне подняться, просунув свои руки мне под мышки.

– Нам нужно выйти на улицу, – говорит он. – Можешь опереться на меня.

Мне не хочется, но после нескольких шагов в ушах у меня начинает звенеть и перед глазами появляются круги, поэтому я принимаю его предложение.

Мы проходим по короткому коридору и через входную дверь попадаем на улицу. Воздух прохладный и свежий: он одновременно приносит облегчение и боль моей обнаженной спине. Рассвет лиловой полосой обозначается на горизонте. Час ранний, поэтому Ноа старается как можно тише закрыть за нами дверь. Поросшая травой тропинка ведет к небольшому сараю, освещенному неярким лунным светом.

Я тут же понимаю, где мы находимся. В последний раз я был здесь зимой, когда снег окутывал все пушистым белым покрывалом.

«Кривой Вепрь». Это тот самый трактир, который предоставил кров Рэну и Харпер. Это то место, где все изменилось.

Я снова потираю глаза.

Ноа ведет меня к деревьям.

– Хочешь, я постою с тобой, или лучше оставить тебя одного? – интересуется Ноа.

Прямо сейчас мне все равно, но я благодарен ему за то, что он дает мне возможность сохранить достоинство в такие моменты.

– Я могу стоять, – говорю я, хотя не совсем в этом уверен.

Ноа отходит в сторону, но недалеко. Он опирается на стену трактира и смотрит в сторону. Когда я заканчиваю со всеми делами, лекарь снова оказывается рядом со мной, и мне не приходится просить его о помощи.

– Ты проявляешь ко мне доброту, которой я не заслуживаю, – замечаю я.

– Когда я стал врачом, я дал клятву, согласно которой обязан помогать всем нуждающимся, – он позволяет мне снова на него опереться. – Неважно, заслуживают они того или нет.

Мы возвращаемся к двери, и я медлю. Даже здесь, в безопасности, мысль о том, чтобы снова оказаться в закрытом пространстве, заставляет мой пульс участиться.

– Мне бы хотелось посидеть снаружи, – говорю я.

Я готов к тому, что Ноа откажется, но он меняет направление и помогает мне добраться до лавки, стоящей у задней стены трактира.

Я сажусь и понимаю, что не могу принять удобное положение. В конце концов, я решаю положить руки на колени и, стиснув зубы, терпеть боль в спине. Мы сидим в молчании очень долго и дышим предрассветным воздухом.

– Что вообще произошло? – наконец спрашивает Ноа. – Почему они все потеряли сознание?

Я вспоминаю гром, вспышку и внезапно наступившую тишину. Вспоминаю панику, охватившую меня, когда я понял, что Рэн собирается использовать Тайко, чтобы заставить меня говорить. Такой подлости я от него не ожидал.

– Не знаю, – отвечаю я.

– Я знаю, что магия существует в этом мире, – говорит Ноа, – но мне было трудно это представить, пока я не увидел, как три десятка человек не рухнули, как подкошенные.

Я напрягаюсь.

– Это ты сделал, да? – спрашивает лекарь.

Мне нечего сказать.

– Если не ты, то тогда это должен быть Тайко, но он был без сознания, в отличие от тебя, – продолжает Ноа. – Итак.

Я рассматриваю собственные руки. Под ногтями у меня засохла кровь, смешавшаяся с грязью и пылью.