От подобной мысли у меня вниз по спине пробегает холодок. Когда Лилит мучила нас, мы знали, что, в конце концов, наши тела не выдержат и сезон начнется заново. Даже если у ее жестокости не было границ, у нас с Рэном были.
В ту же самую секунду, когда солнце скрывается за лесом, раздается стук в дверь. Я стою, замерев, между камином и окном. Каждая клетка моего тела хочет, чтобы я бежал.
Бежать некуда.
Я думаю о браслете, спрятанном в моем матрасе на чердаке Уорвика. Я закрываю глаза и представляю себе ту сторону. Я воображаю, как прохожу через завесу и попадаю в мир Харпер с ослепительно ярким светом и громкими машинами. Я желаю, чтобы во мне пробудилась магия. Надеюсь. Молюсь об этом.
Стук в дверь повторяется.
Я открываю глаза. Ничего не изменилось.
Дастан идет к двери, чтобы открыть ее. За порогом стоит Рэн в сопровождении шести стражников.
– Ты не передумал? – спрашивает он.
Мне хочется сбежать. Мне хочется уметь летать. Мне хочется вернуться в прошлое и не дать Лилит наложить проклятие, которое заперло нас в замке и связало вместе, тем самым создав общую историю, от которой невозможно отмахнуться, когда столько всего поставлено на карту.
– Нет, – отвечаю я.
– Взять его.
Ко мне приближаются стражники с кандалами. Мне нужно бежать. Попытка побега будет тщетной, но каждая частичка моего существа кричит о том, что нужно сражаться. Может быть, я остаюсь стоять на месте лишь из-за присутствия Рэна. Может быть, всему виной мои воспоминания о том, как я был беспрекословно подчиняющимся приказам стражником. Может быть, следует винить сломленное выражение лица Рэна, которое заставляет меня усомниться в том, что он доведет задуманное до конца. Принц ждет, что я сдамся и все расскажу. Может быть, я сам жду, что Рэн откажется от своей идеи.
Кандалы смыкаются на моих конечностях, и у меня больше нет шанса что-либо предпринять.
В тускло освещенных коридорах нам на пути встречается мало людей. Я готов к тому, что мы спустимся в катакомбы, но вместо этого мы поворачиваем к лестнице, спускающейся в главный холл. Мы направляемся к тяжелым стеклянным дверям, ведущим во внутренний двор замка, где сегодня утром мы провели время с Харпер и Тайко.
Один из стражников широко распахивает дверь, и за ней открывается пространство, освещенное светом факелов. Во дворе собралась небольшая толпа.
Рэн не отступит.
Мои ноги останавливаются, словно по их собственной воле. Стража начинает тащить меня вперед. В ушах шумит кровь.
– Стойте, – говорит Рэн. Стража останавливается.
Принц разворачивается и подходит прямо ко мне.
– Грей, – мягко говорит он. – Не вынуждай меня это делать.
Я не могу смотреть на него. Каждый выдох грозит вырваться из моего горла со сломленным и жалким всхлипом.
Я борюсь с теми же мыслями, с которыми бился днями: если я скажу ему правду, он убьет меня. Ему придется убить меня. Я видел, что Рэн делал ради того, чтобы защитить Эмберфолл и свой трон.
Если я ничего не скажу. Он сделает так, чтобы мне хотелось умереть.
Когда я был стражником, я был готов отдать за него жизнь, поэтому, кажется, сделать выбор в данной ситуации должно быть просто, но это не так. Это не то же самое, что броситься грудью на меч.
Потому что никакого меча нет. Я не представляю угрозу ни для Рэна, ни для Эмберфолла.
Когда я ничего не отвечаю, Рэн отворачивается.
Стража тащит меня через порог. Я окидываю взглядом собравшуюся толпу. Харпер не здесь. Тайко тоже.
Надеюсь, Тайко где-то в безопасности под защитой доброты Харпер. Или же его отправили домой с мешком монет, как и обещал Рэн.
Несмотря на десятки собравшихся во дворе, вокруг стоит тишина. Где-то неподалеку лошадь бьет копытом в стену. Мне кажется, что я слышу эхо собственного дыхания.
Понятия не имею, что Рэн задумал, но стражники тащат меня прямо к стене замка, где забрасывают мои цепи на торчащий из стены крюк.
Меня внезапно охватывает спокойствие. Это крюк для тех, кого секли плетью. Вдоль стены торчат еще несколько подобных крюков, но их не использовали с тех самых пор, как на троне сидел отец Рэна. Если кто-то из обитателей замка каким- то образом не угодил королю Бродерику, то его здесь пороли на всеобщем обозрении. После этого провинившегося оставляли в подвешенном состоянии на долгое время, пока в его ранах не начинали собираться насекомые.
Мой взгляд сосредотачивается на запястьях, подвешенных у меня над головой. Дыхание замедляется и выравнивается. Я понимаю, что будет больно, но порку я переживу. Это намного лучше, чем если бы меня протащили по земле за лошадью или ломали мне кости по одной.
Я закрываю глаза и жду первого удара плетью.
Вместо этого я слышу, как по брусчатке волокут еще одну пару ног. Моих ушей достигает звук прерывистого испуганного дыхания.
Мое сердце замирает в груди еще до того, как я слышу его голос.
– Нет, – говорит он, и я знаю, что он сопротивляется, потому что слышу лязг цепей. – Умоляю. Я ничего не знаю.
Тайко.
Я дергаю свои цепи. Они не поддаются, и я не вижу ничего, кроме кирпичной кладки и темноты.