Сердце искателя приключений. Фигуры и каприччо

Я сидел в большом кафе, где под музыку небольшого оркестра за столиками скучала богато одетая публика. В поисках туалетной комнаты я прошел в дверь с занавеской из красного бархата, но очень быстро заблудился среди множества лестниц и коридоров, которые вывели меня из элегантно обставленных комнат в заброшенный флигель. Я подумал, что нахожусь у входа в пекарню; пустое помещение, в которое я попал, было покрыто слоем мучной пыли, по стенам ползали черные тараканы. Казалось, будто здесь еще кто-то работал: в одном из углов медленно вращалось колесо, приводившее в движение ремень; рядом раздувались и сжимались кожаные кузнечные меха. Желая заглянуть в саму пекарню, которая должна была располагаться этажом ниже, я высунулся в одно из грязных окошек, выходивших в запущенный сад. Увиденная мной комната скорее напоминала кузницу. Кожаные мехи раздували угли, где лежали раскаленные инструменты, и с каждым поворотом колеса приходили в движения какие-то странные механизмы. Я увидел, что находившиеся там люди насильно удерживали двух посетителей кафе, мужчину и женщину, заставляя их снять одежду. Мужчина и женщина упирались, и я подумал: пока на них надеты хорошие вещи, они в безопасности. Но дело оборачивалось не в их пользу, я заметил, что материя кое-где начала трескаться, а сквозь разрывы просматривалось голое тело. Тихо отойдя от окна, я отыскал обратный путь в кафе. Я вернулся за свой столик, но оркестр, официанты и прекрасный интерьер предстали теперь совсем в другом свете. Кроме того, мне стало ясно, что посетители испытывали вовсе не скуку, а страх.

Фосфорная муха

Гослар

Около полудня в посадках у горы Штайнберг я рассматривал крупное и наполовину открытое осиное гнездо. Мое внимание привлекли небольшие мухи, черные с желтыми полосами и двумя необычными яркими пятнами, которые смотрели с брюшка как два кошачьих глаза. Эти насекомые караулили перед отверстием гнезда, тогда как осы деловито влетали и вылетали обратно. Вероятно, мухи вынашивали какие-то разбойничьи планы, и я дорого дал бы, чтобы о них узнать. Скорее всего, они собирались подменить осиные яйца своими.

Наблюдая за насекомыми, я заметил двух мальчиков, шедших вдоль заповедника. Они были погружены в какую-то метафизическую беседу, какие любят вести дети, когда поблизости нет взрослых. К сожалению, до меня донеслась лишь одна фраза:«.. .знаешь, что я думаю? Все, что мы видим, — всего лишь сон; то же самое мы будем переживать после смерти по-настоящему».

Я быстро забежал сбоку, чтобы посмотреть на говорившего мальчика; им оказался одиннадцатилетний сын сторожа, живущего недалеко отсюда. Такие дети, конечно, умнее нас. К сожалению, этот непосредственный взгляд быстро исчезает; решающий момент наступает тогда, когда ломается голос. Я еще очень хорошо помню о своих первых метафизических представлениях; одно из них состояло в том, что взрослые казались мне актерами, которые, стоило им оказаться одним, начинали заниматься совсем другими делами. Школа была для меня тоже чем-то таким, что они выдумали с целью морочить других. Увидев однажды, как мимо меня шли старшие дети с портфелями за спиной, я начал было сомневаться, но тут же одернул себя: их наверняка послали, чтобы убедить меня; за ближайшим углом они скинут свои ранцы.

Мне, впрочем, приходит в голову, что если остановить на чем-то свой взгляд, скажем, на осином гнезде, то сразу же начинаешь замечать другие прежде скрытые вещи, как караулящий дичь охотник или солдат в дозоре. Впервые мысль о такой эротической связи возникла у меня в детстве, когда мы играли в прятки в одном старом доме. Начиная наблюдать за какой-нибудь точкой, вступаешь в особое отношение с миром вообще, а перед тем, кто постигает одну тайну, неожиданно раскрывается и множество других. То же самое, но на более низком уровне можно сказать и об изобретателе; просто решить быть им нельзя, но можно им стать, заняв позицию изобретателя. Оттого-то люди с подобными наклонностями часто бывают более удачливыми в самых различных областях.

Historia in nuce: дополнение

(История в зародыше (лат.))

Гослар

Когда долго рассматриваешь один определенный цвет, наша сетчатка привносит отсутствующие цвета. Как и всякое чувственное явление, этот феномен имеет духовный смысл; отсюда мы можем сделать вывод, что нам дано некое отношение к миру как целому. Если наше внимание чрезмерно привлекает какая-то его часть, дух добавляет к ней недостающее как некое целебное средство.