Сердце искателя приключений. Фигуры и каприччо

Вместе с тем данное обстоятельство свидетельствует о нашей слабости, которая заключается в том, что целое мы можем постичь, лишь постепенно проживая жизнь. Сначала недостающее воспринимается нами как противоположный цвет. Мы двигаемся не по прямой линии, а волнообразно, не по ступеням, а от одной экстремальной точки к другой. Отклонения подобного рода нужно считать чем-то неизбежным, они относятся к самой жизни, к ее пульсирующей стихии, которая обнаруживается даже в дыхании или сердцебиении. И все же свой духовный путь мы проходим подобно стрелке часов, шагающей по циферблату в такт с маятником.

Получается так, что в течение многих лет или многих поколений мы постепенно открываем в себе зрение более высокого порядка, нежели то, которым мы обладаем в каждый из предшествующих моментов, годов или поколений. Кто понимает это, тот способен постичь многие противоречия нашей природы. Мы часто бываем несправедливы, и тем не менее от эпохи к эпохе все лучше видим то, что прежде было скрыто от нас страстями; наше суждение все точнее попадает в цель. Несмотря на все те ничтожные вещи, которые нас занимают, мы больше и больше проникаемся чувством чего-то великого и неподдельного. Какую бы власть ни имел над нами дух эпохи, мы в силу своего зрения везде будем вести против него вечный процесс. И что бы мы ни делали, везде будем обнаруживать способность к дополнению целительного свойства.

Особенно хорошо это видно на примере какого-нибудь великого историка: наша история, которая есть не что иное, как история партий, дополняется божественным оком. Историк, если прибегнуть к помощи архитектурной метафоры, обозначает на вавилонском плане наших усилий те своды, которые опираются на действующие в истории силы, все же оставаясь для них скрытыми.

Цинния

Юберлинген

Некоторые сокровища мы получаем от жизни в дар. Однажды мы обнаруживаем их словно картины, сотканные из незримых нитей, и вот мы уже как будто знаем их много лет, они воспринимаются как наша собственность. Таким подарком стала для меня цинния, цветок, всего несколько лет назад поселившийся в здешних садах.

Помимо очевидных для садовника достоинств, это растение имеет необычное свойство: оно с легкостью и податливостью принимает любой цвет. Оно не только демонстрирует богатую гамму красок подобно другим садовым растениям; у него есть особый талант — оно умеет по-разному комбинировать цветовые гаммы. Кажется, будто цветки циннии кто-то вырезал из самых разных материалов: из слоновой кости, из тонкой кожи, из бархата или же отлил их из бронзы. Кроме того, они имеют множество пигментов, проступающих на лепестках в виде разноцветной пудры или туши, а также в виде маслянистых, каменистых или металлических оттенков, причем опять-таки в самых разнообразных сочетаниях.

Еще более яркую окраску имеет нижняя сторона лепестка, которая видна благодаря его вогнутой форме. Впрочем, иногда она выплескивается на поверхность, расплываясь как тушь на бумаге. На нижней стороне лепестков вырисовываются волшебные узоры, рожденные либо гармонией, либо контрастом. Насколько прекрасна, например, такая картина: весь цветок, похожий на желтофиоль, отливает красным бархатом, а ряд лепесточков смотрится как круглая черепица, окаймленная полоской светлого золота. В самом центре крупные тычинки образуют золотую пуговицу. Этот узор повторяется в темно-коричневых, черных, багряных и кирпичных тонах, причем сами цвета нанесены то на гладкий фарфор, то на мягкую и рыхлую поверхность.

Самое глубокое впечатление эти цветы производят тогда, когда подражают цвету раскаленных металлов; прежде всего это можно наблюдать на примере некоторых видов, по форме напоминающих колбу. И хотя им не хватает яркости и стройности гиацинтов, например книфофии, они все же чем-то напоминают угли, которые излучают не столько свет, сколько жар. Кажется, будто от них поднимаются струи горячего воздуха, будто они переливаются всеми цветами, как только что отлитые металлические стержни. Во множестве вариаций обыгрывается мотив медленно остывающей бронзы, края которой темнеют и смыкаются все более плотным кольцом. Такая картина вызывает живое и чуть ли не болезненное ощущение радости, обжигающее сердце и заставляющее вспомнить о родстве с землей.

Насколько я знаю, циннию разводят теперь даже в самых маленьких садиках, хотя она, конечно, не может состязаться с тюльпаном. Жаль, что Брокесу она была неизвестна; на его клумбе «Земных наслаждений в Боге» она заняла бы достойное место. Видя какой-то цветок впервые, мы начинаем понимать прихоть деспотов, которые вознаграждали за каждое новое изобретенное удовольствие. Нельзя не удивляться неисчерпаемому плодородию мира, если помнить, что все это великолепие рождается, быть может, из одной горсти семян, лежащих в простом бумажном пакете. Но скоро эти цветы рассыплются по земле искрами своих новых красок.

Дополнение к циннии

Юберлинген