Сердце из стекла. Откровения солистки Blondie

Вообще-то я села писать не об этих чертовых собаках, серьезно, хотя их забавные ужимки окупают вложенные деньги. Изначально я собиралась придумать название для своей книги, этой прогулки по лугу памяти. Вот сегодняшний претендент – «Закаленное стекло». Закаленное стекло прочнее, чем его братья и сестры, для этого оно подвергается сильному сжатию с внешней стороны и высокому напряжению изнутри. Его изготавливают так, чтобы оно рассыпалось на куски, а не разлеталось на зазубренные осколки под действием высокого давления. Такова и я. Закаленная, чтобы принимать удары и не разлетаться на опасные осколки. Мне нравится эта версия. И конечно, это отсылка к Heart of Glass. Другой вариант: «Материя – антиматерия», просто маленькая шестеренка, выступ на одной из многих других, что вращаются во Вселенной. А вот один из ранних заголовков – «Превосходный панк», потому что я панк до мозга костей и была им с самого первого вдоха.

Недавно ради интереса я посмотрела этимологию слова «панк» в старом словаре Уэбстера. К своему удивлению, я узнала, что один из возможных вариантов толкования восходит к унами, одному из алгонкинских языков, распространенных в прошлом на территории нынешнего Нью-Джерси. Определение – «дерево, настолько гнилое, что его можно использовать в качестве трута для костра; гнилушка». Мне нравится это значение. Оно классное. Я слышала несколько определений слова «панк»: от шекспировской «шлюхи» до «ребенка отребья» и «секс-игрушки в тюрьме». По крайней мере, в алгонкинском языке у «панка» более возвышенная миссия.

Я остановилась на Face it по трем причинам: 1) в честь всех фан-арт-портретов, которые я собрала за столько лет; 2) из-за всех моих фотографий; 3) наконец, потому, что я должна встать лицом к лицу со своей памятью, чтобы написать эти мемуары.

Но давайте дадим задний ход. Книга, помните? «Помните» – это и подсказка, и страшилка. Приходится не просто попытаться вспомнить, но и вновь пережить всю дрянь, случившуюся со мной, вместо того, чтобы день за днем идти дальше, вляпываясь в новую грязь. Просто пережить все это снова – уже более чем достаточно. Это и есть внутренний вызов – снова пережить. Когда я была маленьким избалованным ребенком, я угрожала родителям и тем, кто плохо со мной обращался: «Вот стану богатой и знаменитой – пожалеете!» «И кто на самом деле жалеет теперь?» – думаю я, сжимая свою славу в красиво наманикюренных пальчиках.

Поначалу слава воспринимается почти как плотское наслаждение. Ощущения как от секса, электрическая волна прокатывается до кончиков пальцев и вверх по ногам, иногда чувствуешь жар глубоко в гортани. Это восхитительное ощущение в то же время оставляло после себя странное разочарование. Может быть, потому, что не накрывало одной мощной взрывной волной. Слава строилась постепенно, только изредка перемежаясь мгновениями, которые поднимали тебя ввысь и заставляли думать: «Это работает, что бы “это” ни было». Но потом ты просто двигаешься дальше, точно мотылек, которого манит огонь, или лошадь, тянущаяся к вожделенной морковке, по излюбленному выражению Криса.

Было время, когда мы максимально приблизились к безумию рок-н-ролла: во время концерта в «Максе», который мы играли перед тем самым первым туром с Игги, в комнате было так душно, что кто-то – возможно, наш менеджер – вызвал пожарных. А я стояла на сцене и смотрела, как люди в касках и форме пытаются пробиться сквозь толпу. Нас дважды останавливали, но мы продолжали играть. Потом случилось столпотворение в музыкальном магазине в Лондоне, когда людей набежало столько, что полицейским пришлось оцепить улицу. Или в Германии, где фанаты цеплялись за наш автобус и бросались под него. Все так и было. В то время мы перелетали с места на место в состоянии полнейшего хаоса. Мы не успевали даже толком осмотреться. Однако с началом нового десятилетия наступил блаженный миг, когда машина остановилась. В конце января 1980 года мы вернулись в нашу квартиру на Западной Пятьдесят восьмой улице, и нам не нужно было опять паковать чемодан и мчаться на самолет, а Крис смог снова ухаживать за своей рассадой на балконе. Вдруг появилась возможность выдохнуть, отойти от головокружения после постоянных перемещений и подумать, чего мы достигли.

Полагаю, во многих отношениях я мыслила наивно. Я выходила на сцену, и в зале пять сотен человек дрожали от желания видеть меня. Это был физически ощутимый жар. Первобытная, животная телесность. Чувствовать, как они транслируют мощную сексуальность. Внимать ей, а потом стараться завести их еще сильнее. И дикий вихрь ответной реакции все нарастал и нарастал…

Однако, оглядываясь назад, я думаю, что мое эго просто впало в неистовство. На самом деле это был обычный бизнес. Я была всего лишь частью игры, винтиком в машине. Полагаю, продать можно абсолютно что угодно, если за этим стоит централизованная структура, которая ставит искусство на рельсы коммерции. Я выложила эту теорию одной из компаний, с которой сотрудничала, и они красноречиво промолчали. Для панка подобное противостояние было откровением.