Сердце Катерины. Повесть II. Под пламенем Клинка (СИ)

Таким образом, логику авлийской стороны можно было понять, но оправдать – вряд ли. Катерине совершенно не улыбалась перспектива новой войны, тем более – с бывшим союзником, и уж подавно – сейчас. На переговорах с Парсоном она пыталась доказать, что Эрафия и АвЛи, символизирующие силы Света, должны быть союзниками; что этой абсурдной и самоубийственной войны, которая ослабит обоих, только и ждут их общие враги… Понимая, что в случае войны Хармондейл наверняка достанется АвЛи, Катерина настаивала на сохранении существующего положения – на том, чтобы эта область принадлежала обоим государствам одновременно. Парсона же такая ситуация совершенно не устраивала. Он соглашался с Катериной, что предстоящая война никому из них не выгодна, и утверждал, что есть простой и очевидный способ избежать ее – отдать Хармондейл АвЛи мирным путем. Катерина не могла пойти на это. Она понимала, что с этими землями так или иначе придется распрощаться, но отдавать их добровольно, демонстрируя тем самым свою слабость, было недопустимо. Иначе и остальные страны, у которых Эрафия в свое время что-то отвоевала, могли бы последовать примеру АвЛи и требовать земли обратно.

Поняв, что переговоры с Парсоном ни к чему не приведут, Катерина обратилась к судье Хармондейла. Эта должность была учреждена после последней Древесной войны для разрешения различных споров между Эрафией и АвЛи. Однако нынешний судья вел себя крайне осторожно, явно не желая брать на себя ответственность в решении столь сложного вопроса и фактически предоставив враждующим сторонам самим разбираться между собой. И тогда, надеясь использовать последнюю возможность как-то уладить положение, Катерина отправилась в Бракаду – просить содействия в мирном разрешении конфликта. Гэйвин Магнус согласился, что война совершенно недопустима, и пообещал сделать всё возможное для урегулирования ситуации. Спустя две недели после этого разговора судья Хармондейла неожиданно скончался, а на выборах нового судьи бракадец Брандис Фейрвивер с большим перевесом победил кандидата от Дейджи. Вступив в должность, Фейрвивер заявил, что, кому бы он ни присудил Хармондейл, другая сторона всё равно окажется недовольна, а потому будет лучше, если спорные земли не достанутся никому. Он постановил, что отныне Хармондейл является суверенным государством, и потребовал, чтобы Эрафия и АвЛи вывели оттуда войска. Катерина согласилась с решением судьи, понимая, что оно скорее в ее пользу. Парсон тоже признал независимость Хармондейла, причем на удивление легко. Может быть, он и сам уже понял, что война действительно не принесет ничего хорошего, и лишь гордость не позволяла ему по собственной инициативе отказаться от претензий. А возможно, эльфийский король надеялся, что в дальнейшем ему будет легче завоевать независимый Хармондейл, чем отвоевывать его у Эрафии – но, как бы то ни было, конфликт был прекращен.

Вся эта история оставила в душе Катерины неприятный осадок. И причиной этому явилась не потеря Хармондейла, что в любом случае было почти неизбежно, а странная смерть прежнего судьи. Катерина не могла отделаться от чувства, что является соучастницей убийства. Она пыталась убедить себя, что Бракада не могла действовать подобными методами и что судья умер своей смертью, но совпадение было слишком уж странным.

Помимо внешних проблем, с которыми приходилось сталкиваться Катерине, её томила тяжесть на душе. С подданными она держалась спокойно и уверенно, и никто даже не догадывался, как ей трудно. Часто королева бывала не уверена в правильности своих действий, а обратиться за помощью было не к кому. При ней, правда, существовал Совет лордов, но окончательные решения всё равно приходилось принимать самой, и весь груз ответственности лежал на её плечах. Видя вокруг нищету и разорение, Катерина терзалась из-за того, что не может обеспечить своему народу благополучную жизнь. Она обещала своим подданным счастливый мир и светлое будущее – а что они имели вместо этого? Голод и нищету. Многие до сих пор оставались без крова, тысячи искалеченных воинов скитались по деревням, прося милостыню. Да о чем говорить, если даже в Стедвике до сих пор не хватало продовольствия, а его улицы были переполнены беспризорными детьми? И, как всегда бывает во времена разрухи, по всей стране пышным цветом расцвели воровство и бандитизм. Королева приговорила к смертной казни уже пятерых скупщиков краденого, хорошо нажившихся на чужом несчастье, и теперь терзалась сомнениями: не слишком ли жестоко она поступила, не следовало ли ограничиться тюремным сроком? Тем более что воровать после их казни меньше не стали. Катерине казалось, что она не смогла стать достойной преемницей отца, приведшего королевство к вершинам процветания. Не таким, совсем не таким представляла она в юности свое будущее правление.