Сердце Малого Льва (СИ)

Дела давно минувших дней вспомнились внезапно и обжигающе. Эдгар почему-то думал, что с этим покончено навсегда. Покончено и забыто. Правда, единственным местом, куда он никогда не прыгал, получив от Леция такой дар, оставались Вилиала и Тритай. Как будто кто-то брал его за руку и останавливал в последний момент.

— И что дальше? — спросил он нетерпеливо.

— О… — выразительно сказал лисвис, — дело в том, что недавно у Вилиалы стали пропадать корабли. Сначала один, потом еще два.

— Военных? — насторожился Эдгар.

— Транспортных, — возразил Зидхор, — многоместных.

— Та-ак…

— Разве не ясно, что это Тирамадид? — округлил желтые глаза лисвис, — он готовит экспансию! Оружия у него полно, к тому же…

— Что к тому же?

— Коэмвааль говорил, что на Тритае они разработали совсем новый вид оружия, что-то немыслимое. И где-то подпольно производят его. Зачем?!

Одна новость была приятнее другой.

— А как это объясняет Тирамадид? — спросил Эдгар.

— Никак не объясняет, — заговорщески проговорил Зидхор, — существует всего один образец такого оружия, он хранится у Коэмвааля. Но найден он на Тритае.

Ничего хорошего из этого не следовало. Вряд ли второй помощник штурмана с виалийского корабля знал, что подобная история случилась на Тевере. Кто-то для чего-то похищал транспортные корабли. Кто-то изобрел новое оружие и подпольно его производит.

— Что он из себя представляет, этот образец?

— Похож на лучемет. Но луч не убивает.

— Что же он делает? Парализует?

— Да, но не совсем. Это сейчас изучается в секретной лаборатории. Похоже, что он как-то рассинхронизирует объект со временем. Врага не нужно убивать, он превращается в соляной столб, после чего с ним можно делать всё, что угодно. Что это, Эдвааль? Гуманность, или особая жестокость? И кто мог до такого додуматься? Мы не настолько проникли в природу времени. Может быть, аппиры?

— В нашем Центре занимаются совсем другими проблемами, — сказал Эдгар с некоторым сомнением.

— Вы уверены? — сощурил змеиные глаза Зидхор.

— Во всяком случае, я скоро это выясню.

Они выпили еще. Личные проблемы куда-то отступили. Эдгар чувствовал всё нарастающую тревогу, причем не только за лисвисов.

— Так чем я могу помочь вам? — спросил он хмуро.

— Эдвааль, — встрепенулся гость, — простите нашу нескромность… мы, конечно, понимаем, что вы принц и Советник по контактам, что у вас много дел… но только вам под силу в этом разобраться.

— Мне?

— Так сказал Коэмвааль. Вы Прыгун. Вы — эксперт. Вы хорошо знакомы с Вилиалой и с Тритаем, вы знаете наши языки. И вы наконец — артист.

— То есть, роль шпиона мне подходит идеально? — усмехнулся Эдгар.

— О… я не это хотел сказать!

— Именно это, мой дорогой. И так оно и есть.

— Так вы согласны?!

— С чем?

— Отправиться на Тритай?

В кабинете вдруг запахло русалкой. Он даже фужер поставил, потому что рука предательски задрожала. Вернуться на Тритай? Вспомнить свое глупое детство и свою униженную любовь? Свою идиотскую самоуверенность и свое кошмарное отрезвление?

— Храм Намогуса еще стоит? — спросил он.

— Стоит, — кивнул Зидхор.

— А жрица Кантинавээла там служит?

— Этого я не знаю, вэй. Я редко летаю на Тритай и в храм не хожу.

— Ясно…

Они замолчали. Время шло. За окнами уже собрались тучи, и застучали первые капли по стеклам. В кабинете же от кондиционера стало совсем жарко и душно.

— Я не могу дать ответ немедленно, — сказал Эдгар, — тем более, что такие вопросы решаю не я, а совет Директории. Как раз туда я и направляюсь.

— Коэмвааль очень просил вас, — умоляюще взглянул на него лисвис, — он был уверен, что вы не откажете!

Эдгар вздохнул.

— Разобраться, конечно, надо. Что до меня, то я согласен. Посмотрим, что скажет Директория.

* * *

Ричард летел домой. Летел и думал, когда это началось? Вчера? Год назад? Или гораздо раньше? Почему они так отдалились? Почему говорят словно на разных языках? Почему у каждого своя жизнь? Почему у них разные спальни?

Наверно, не надо было лететь на Пьеллу. Он просто выдернул жену с Земли с корнем. Зела не хотела возвращаться к аппирам. На Земле у нее был театр, работа, друзья, известность… она вообще всегда тянулась именно к людям. Аппиры вызывали у нее тоску и страх.

А может, дело было не в этом? Изменился он сам. Когда Леций научил его методике прыжков, когда он стал Прыгуном, когда все звезды и планеты вдруг приблизились, словно выстроились перед ним в один ряд, он вдруг почувствовал свою ответственность за весь мир. Он и так всегда за всё отвечал, но теперь это «всё» неимоверно расширилось. Это трудно было объяснить ей, женщине, прекрасной женщине, чуткой женщине, умной женщине… но которая жила больше своим внутренним миром, своими фантазиями и своими мечтами.

Выдумывать она умела. Она выдумала даже его. Увидев только мельком, приписала ему все мыслимые и немыслимые достоинства, влюбилась в это произведение своей фантазии и двадцать лет ждала своего «эрха». Смешно, странно и чисто по-женски… Впрочем, когда-то ему это нравилось. Ему это льстило. А теперь она выдумала этого мойщика каров.