Сердце мастера

Склоняются низко цветущие ветки,
Фонтана в бассейне лепечут струи,
В тенистых аллеях всё детки, всё детки…
О, детки в траве, почему не мои?

Как будто на каждой головке коронка

От взоров, детей стерегущих, любя.
И матери каждой, что гладит ребенка,
Мне хочется крикнуть: «Весь мир у тебя!»

Как бабочки девочек платьица пестры,

Здесь ссора, там хохот, там сборы домой…
И шепчутся мамы, как нежные сестры:
– «Подумайте, сын мой…» – «Да что вы! А мой…»[19]

Оливия заглянула вперед, затем отложила папку и задумалась: похоже, что записи Доры ненадолго прервались в 1925-м. Если верить рассказу Волошина, примерно в это время семья ее сестры была выслана на Крайний Север, после чего маленький Яков навсегда исчез с горизонтов…

Следующее ее письмо было датировано двумя годами позже и читалось совсем иначе – будто Дора «отпустила» Якова-ребенка и обращалась теперь к совсем взрослому мужчине:

«Тишина. Наверное, нет ничего страшнее, чем вечное молчание – пожизненная душевная немота. Мне долго казалось, что внутри меня все замолкло навсегда, и уже не будет ни чувств, ни желаний…

Пытаясь расшевелить себя, побывала замужем. Он чудесный парень, такой же любитель живой природы, путешествий, утренних рос, как и я. Мы обошли пешком пол-Франции, сожгли сотни костров, искупались нагими в десятках озер. Мне казалось: вот оно, освобождение! Но от себя не спрячешься. Знаешь, Яков, именно тогда я поняла, что такое настоящее одиночество – это не отсутствие любви вокруг, а отсутствие любви в себе… Вечная мерзлота, как у вас на Крайнем Севере.

Словом, вскоре мы разошлись, и я вернулась к Монтравелю. За время моего отсутствия он закончил две новых работы – крупномасштабные статуи, молчаливые и символичные. Монтравель делал множество набросков в своих блокнотах, на обрывках конвертов, салфеток, оберточных бумаг – тысячи зарисовок, и потому умел прекрасно работать «по памяти». «Я стараюсь воплощать замысел, а не слепо копировать натуру», – повторял он, пытаясь объяснить свою способность творить без модели.

Однако моему возвращению мастер был несказанно рад…

В углу стоял наготове знакомый пюпитр, а на столе – полукруглая чаша с засахаренным миндалем, который он всегда привозил по моей просьбе из Кольюра…

Меня здесь действительно ждали!

Вскоре я начала позировать ему без одежды. Ты удивишься, Яков, но оказалось, что обнажить тело значительно проще, чем обнажить сердце… Я ушла от Монтравеля взрослеющим ребенком, а вернулась зрелой женщиной. Он уловил эту перемену – из его скульптур тут же исчезла статика, они стали удивительно пластичны. Каждая форма словно бы стремилась заполнить собой мужскую ладонь. В его работах не было вызова, напротив, в них ощущалась чувственная теплота и чистая любовь… Не ко мне, не к какой-то конкретной женщине, нет… Скорее к самому женскому началу».

Неожиданно где-то в недрах притихшего дома задребезжал телефон. Лара ответила и через минуту поднялась в студию.

– Ной Яковлевич освободился чуть пораньше и просил вам передать, что скоро будет.

Оливия вздохнула – папка насчитывала еще десятки листов. Скорее всего прочитать их она не успеет… Напрашиваться к Волошину снова было бы верхом бестактности, и решение пришло само собой: она достала из сумки «айпад» и сделала снимки оставшихся страниц дневника Доры, который увлек ее настолько, что она едва не позабыла о первоначальной цели своего визита.

XI Предложение

Волошин вошел в мастерскую стремительно и деловито, сразу заполнив ее собой. Сегодня он выглядел иначе: хорошо сидящий вельветовый пиджак, джинсы и светлая рубашка, которая выгодно подчеркивала его смуглую кожу и безупречную белизну улыбки.

– В вашем присутствии моя мастерская выглядит совсем по-другому, – выдал он вместо банального приветствия. – Совершенно иная энергетическая наполненность пространства!

Оливия улыбнулась – ей нравилась его манера общения. Он никогда не делал прямых комплиментов, не задавал лобовых вопросов и умел расположить к себе с первых слов. Однако ее не покидало ощущение, что Волошин отнюдь не беспечен – он знает о своем собеседнике все, и лишь до поры это скрывает…

– Ваша мастерская – такое спокойное и уютное место… Честно говоря, вы меня удивили: я и не знала, что вы не только коллекционируете, но и создаете предметы искусства.