Сердце мастера

– Так вот, по поводу коллекционирования… Поначалу это было просто данью моде – ведь и в прошлом разбогатевшие промышленники, финансисты вкладывали деньги в произведения искусства. Однако лишь единицы среди них стали не просто коллекционерами, но и меценатами. За примерами далеко ходить не надо – взять хотя бы знаменитого Ивана Морозова. Он вырос в купеческой семье и превратился в крупного бумажного мануфактурщика, собравшего одну из лучших художественных коллекций. С раннего детства Морозов занимался живописью и знал в этом толк… Со мной случилась похожая история: в середине девяностых, когда финансовые потоки уже были налажены, я начал приобретать картины русских и советских художников. Однако очень быстро пришел к выводу, что дело это невыгодное: среди них было слишком много подделок. Что же касается скульптуры… – он поскреб свой гладкий, слегка раздвоенный подбородок, – ну подумайте, кто возьмется подделывать Монтравеля? Это очень дорого и хлопотно! Дело в том, что бронзовые отливки своих скульптур он всегда заказывал Алексису Рюзье – мастеру, каких сейчас не существует. Фирменным знаком Рюзье служила не именная монограмма или штамп, а невероятного качества патина: он умел имитировать свет и тень, создавать эффект глянца или тусклость древности. Для получения изысканного зеленоватого налета он неделями выдерживал бронзовые статуи… в парном молоке. Можете себе представить фальсификатора, который уложит «Итею» в московскую ванну, заполнив ее доверху пастеризованным молочным продуктом? – съязвил Волошин, откладывая в сторону планшет с листком, на котором обозначился какой-то рисунок.

– С трудом, – улыбнулась Оливия, тут же представив себе тесную чугунную «купель» в бабушкиной квартире. – Скажите, а неужели и сейчас на продажу выставляют поддельные картины? При современных методах экспертизы это же бессмысленно…

– Знаете, Оливия, а у меня назрел к вам встречный вопрос, – неожиданно парировал Волошин. – Что вы делаете завтра вечером?

Оливия задумалась – следующий вечер был последним перед возвращением в Париж, и она надеялась попасть на один модный спектакль, наделавший много шума в прессе…

– Если вы уловили хоть какую-то двусмысленность в моих словах, то выкиньте эти мысли из головы, – добавил он. – Я предлагаю вам не адюльтер, а авантюру! Кроме того, не сможете же вы отказать человеку, который осчастливил вас эксклюзивным интервью. Соглашайтесь, Оливия… обещаю, что удовлетворю ваше любопытство по поводу подделок и покажу вам совсем другую Москву!

И, словно бы отрезая ей все пути к отступлению, заключил:

– Завтра ровно в семь ждите меня у подъезда – примчусь на тройке с бубенцами, – фальшивая искрометная улыбка вспыхнула на его лице и погасла. – Адрес записывать не надо, он у меня есть.

XII Тумар

Утром позвонил ассистент Волошина – его четкий, с грамотно расставленными паузами голос Оливия узнала сразу.

– Ной Яковлевич просил вам передать, что сегодняшнее мероприятие строгого дресс-кода не предполагает.

Эта фраза несколько ее озадачила, но вдаваться в детали было некогда – она уже собиралась выходить из дома: в планах было посещение Третьяковки и прогулка по центру.

Когда Оливия вернулась домой, над городом уже висели сумерки, и в окнах окружающих домов пылали янтарные луковицы электрических ламп. На лестничной клетке четвертого этажа пахло ванилью и цедрой – видимо, Раиса вновь колдовала у плиты. Оливия решила зайти к ней перед самым отъездом – слишком велика была вероятность застрять в этой колоритной квартирке допоздна.

Ей очень хотелось поговорить с Родионом, но он не брал трубку, уже второй день пропадая на своей расследовательской конференции в Брюсселе. В Париж им предстояло вернуться в один и тот же день, правда, он должен был ее опередить: брюссельский поезд прибывал на Северный вокзал еще до полудня. Что ж, может, это и к лучшему: будет что обсудить вечером за бокалом вина. Впечатлений от поездки уже набралось не на рассказ, а на целую повесть…

Мысль об увлекательном повествовании, которое так хотелось дочитать, заставила ее достать «айпад» и отыскать то место в записках Доры, на котором она вынуждена была остановиться в доме Волошина.

«Буквально пять минут, – пообещала она себе, – и начну собираться. Знать бы еще куда…»

Она растянулась на тахте – и ее тут же захлестнуло соленой волной Лионского залива…

«Море… какое оно здесь щедрое, Яков, оно примиряет меня с действительностью. Природа в этих краях хотя и аскетична, но изобилует красками. Монтравель говорит, что пейзаж греческой Итеи «сработан» создателем в той же манере, что и его родной Кольюр: те же скупые очертания гор, тот же низкорослый кустарник, то же полихромное море. И абсолютно такой же ликующий, щедрый свет.