Сердце мастера

Оливия бегло оглядела себя в барочном зеркале – плотно сидящие на бедрах брюки и изумрудная шелковая блуза подчеркивали в ее внешности все, чем стоило гордиться. У основания высокого викторианского воротника тускло мерцал тумар, который неожиданно пришелся к месту. Поймав в отражении одобрительный взгляд Волошина, она смущенно отвернулась и направилась к ступенькам.

На втором этаже особняка царила богемная атмосфера: в анфиладе просторных залов, декорированных разносортными картинами, мелко позвякивали бокалы с шампанским, порхали нервные смешки и возгласы посетителей.

В капсульном пространстве, где преобладали работы авангардистов, стояла группа людей. Интеллектуалка в ярко-фиолетовом трикотаже, эмоционально размахивая руками, внушала что-то длинноволосому очкастому юнцу. Рядом с ними томная красавица ахматовского типа задумчиво обменивалась впечатлениями с одышливым толстяком, а стриженная под полубокс дама в длинном меховом жилете сосредоточенно делала какие-то пометки в каталоге, медленно перемещаясь от одного лота к другому…

Между гостей сновал смуглый красавец с клинообразной бородкой и повадками фата, который оказался распорядителем предаукционного показа.

– Как видите, «революционные» авангардисты твердо придерживались золотого эталона «трех эр» в живописи: «Рубенс, Рембрандт, Репин» с поправкой на идеологический монументализм. Признаюсь, некоторые их работы кажутся мне довольно интересными… Однако хороших авангардистских работ на продажу выставляется сейчас мало, поэтому галеристы пытаются ввести моду на «солнечный соцарт». Как вам, к примеру, эти оптимистичные сцены из общественных бань? – Волошин подвел ее к большому полотну, которое, казалось, источало дух распаренного березового веника. – По-моему, колоритно!

Оливия неуверенно пожала плечами:

– Я не большая любительница подобного стиля. Неужели это востребовано?

– Как показали последние лондонские и парижские торги, не очень… В цене по-прежнему шестидесятники и их предтечи, вроде Фалька, мастера Владимирской школы, маринисты начала XX века… хотя среди последних встречается много подделок.

За разговором они переместились в зал пейзажной живописи.

Там царило настоящее столпотворение: сутулые искусствоведы, бизнесмены в штучных костюмах, пронырливые арт-дилеры и надменные светские львицы. Волошин обменялся приветствиями с несколькими гостями и подошел к экстравагантной паре, застывшей возле небольшой картины Айвазовского. Рядом с невзрачным мужчиной с пастозным лицом стояла женщина редкой славянской красоты. На ней было пышное, зауженное в талии платье с оригинальной фольклорной вышивкой и черный шелковый тюрбан. Мужчина вел беседу с каким-то угодливым галеристом, то и дело покашливая и отирая выступающий на лбу пот. Очередной использованный носовой платок он, не оборачиваясь, совал своей спутнице – та, с выражением обреченности на лице, прятала его в свою эксклюзивную сумочку. Заметив Волошина, мужчина вспыхнул радостью и посеменил в его сторону.

– Ной Яковлевич, дорогой мой! Давненько, давненько… Мы вот тут с Виталием спорим: миниатюра Айвазовского или вот этот «сезаннизм» Гончаровой? – он ткнул толстым пальцем в сторону крупного холста романтического толка. – Виталий, – он взглянул на хлыща-галериста, – уверяет меня, что Айвазовский – самый верный вариант. Но Гончарова, да еще таким вкусным прайсом… Несколько лет назад ее «Улица в Москве» ушла на Sotheby’s почти за шесть лимонов – это ж тройной ценник!

– Аркадий, если бы передо мной сейчас стоял какой-нибудь неразборчивый нефтяник, я бы однозначно советовал ему Айвазовского, – авторитетно произнес Волошин.

Востроносый галерист при этих словах вспыхнул нервным румянцем, но промолчал.

– Но ты, Аркадий, человек не только со средствами, но и с развитым художественным чутьем. Инвестируй в обоих: Айвазовский продастся в любом случае, тут Виталий прав, а Гончарова… Попридержи ее ненадолго. С момента скандала, связанного с конфискатом, который пытались вывести на рынок под видом ее неизвестных работ, уже прошло несколько лет. Сейчас спрос на ее творчество снова растет… Кто знает, может, твой «сезаннизм» побьет все рекорды на торгах!

Растерявшийся Аркадий отер со лба крупные бусины пота, и, сунув спутнице очередной скомканный платок, вновь уставился на картины.

Галерист взглянул на Волошина глазами собаки, которой вместо обрезков перепала сочная отбивная, и хотел было что-то добавить, но Волошин тут же подхватил Оливию под локоть, и они смешались с толпой.

– Неужели и вправду обе купит? – спросила Оливия, остановившись наконец у зашторенного окна.

– Обязательно купит. Причем поверит любому провенансу… А ведь Айвазовский – самый фальсифицируемый русский художник. Шансов, что перед нами подлинник, очень мало. С Гончаровой ясности нет, но, судя по дергающемуся глазу Виталия, и с ней дело нечисто.

– Даже не верится, что на таких серьезных показах встречаются подделки…