Сердце мастера

– А, это славная новость, Вебер! Деньги лишними не бывают. Ну, а какими ветрами занесло в Кольюр вас? Хотите поработать на пленэре?

– Я действительно устал от Парижа. Пенелопа беременна и все время в скверном настроении… Я отправил ее в Грецию к родне, а сам поехал развеяться. Рассчитываю, что вы согласитесь в этот раз мне позировать: я привез черновой вариант вашего бюста, сделанный по фотографии.

– Что ж, вы оказали мне добрую услугу, Вебер… разве я могу вам отказать? Пойдемте в мастерскую, заодно увидите мои последние работы.

Монтравель поднялся и, опираясь на мою руку, вышел из забегаловки. Вебер следовал за нами, попутно делясь столичными новостями и сплетнями».

– …и привести спинку кресла в вертикальное положение. Желаем вам приятного полета! – звонкий голос бортпроводницы вынудил Оливию выключить айпад. Она сидела возле иллюминатора, глядя на удаляющееся бетонное ограждение московского аэропорта, которое надежно отделяло реальность от вымысла.

Что ж, впереди почти четыре часа путешествия. За это время она успеет просмотреть материалы Волошина и решить, стоит ли показывать их Родиону. На душе было муторно: то ли от того, что она позволила коллекционеру собой манипулировать, то ли потому, что не представляла, как рассказать об этом Родиону. Ведь изначально он был против этой затеи, но все же поддержал, дав ей шанс реализовать свои амбиции…

И что в результате?

Она показала себя полной дилетанткой, натворившей за три дня непростительных глупостей, которые еще непонятно, чем обернутся…

Самолет, завывая и трясясь, набрал высоту.

Оливия вновь включила планшет – подробности судьбы Доры увлекали ее все сильнее: в душе она уже понимала, что вне зависимости от участия Родиона попробует разыскать вторую часть этого «письмовника».

«Мы поднялись на вершину холма, где возвышалось жилище мастера. За ветхой калиткой скрывалась выщербленная временем каменная лестница, ведущая в сад. Шафрановый дом с массивным основанием утопал в пышной листве смоковниц. Монтравель сорвал несколько плодов и сунул их нам. Мы занесли купленные на рынке продукты на кухню, а затем спустились вниз, в мастерскую.

Это была квадратная комната с высоким окном – в ней я проводила по многу часов день, позируя, и знала наизусть каждый предмет… Монтравель не держал там ничего лишнего – он не любил профессиональных ваял и мастерков, предпочитая работать при помощи обыкновенной проволоки, прикрученной к камышовой ручке, и собственных пальцев.

Вебер молча озирался, изучая незаконченные статуи. В глазах его застыло восхищение, смешанное с завистью.

– Вы величайший мастер, Монтравель! Ну как вы этого добиваетесь?.. Они же, – он провел ладонью по округлому гипсовому бедру одной из скульптур, – совершенно живые!

Монтравель задумчиво посмотрел на «Купальщицу», над которой мы трудились уже четвертый месяц.

– Живые, говорите… Понимаете, Вебер, для того чтобы творить, недостаточно знать в подробностях человеческую анатомию. И даже самая распрекрасная модель не поможет вам создать шедевр. Вы можете сколько угодно копировать стиль того или иного мастера и все равно ничего не добьетесь. Чтобы скульптура ожила, нужна… любовь к природе и к человеку.

Бледные щеки Вебера покрылись едва заметным румянцем, он промолчал.

– Когда я смотрю на ваши работы, я вижу в них холодное, до деталей проработанное совершенство. Каждый мускул, каждое сухожилие воспроизведены с поразительной точностью. Но в них нет души. Кто лепит лишь то, что видит, – ничего не создает. Так что зря вы увели у меня Пенелопу, она вам не поможет… Надеюсь, вы хотя бы ее любите.

Вебер нахмурился и закусил губу, но возражать Монтравелю не решился.

Мы вышли на террасу, вымощенную необработанным камнем. С нее открывался головокружительный вид на Пиренеи и Лионский залив. Я сходила на кухню, приготовила закуску и, прихватив бутылку кольюрского, вернулась в сад.

– … Вот посмотрите, – Монтравель протянул Веберу один из своих рабочих блокнотов. – Я делаю десятки, сотни таких набросков – это вырабатывает чувство формы. Почаще пересматривайте собственные рисунки – рано или поздно один из них превратится в замысел…

– Это ваши эскизы к новой скульптуре? – откликнулся Вебер, жадно вглядываясь в каждую страницу.

– Да. Женщина, входящая в реку времени… Своеобразная метафора вечности. Правда, я еще не придумал для нее название…

– Продайте мне один такой набросок, – Вебер подался всем телом вперед, глаза его горели. – У вас же их бесконечное множество…

Монтравель взглянул на молодого немца с сожалением.

– Берите даром… Я только и делаю, что раздаю свои рисунки. Недавно какой-то итальянец прислал мне письмо со странной просьбой: уступить ему эскиз за пять франков. И что вы думаете?! Отдал… может, он бедный художник. Хотя ему, как и вам, вряд ли эта штука пригодится…

После обеда Вебер распрощался, пообещав вернуться на следующий день, чтобы закончить бюст мастера. Закрыв за ним деревянную калитку, Монтравель покачал головой.