Сердце мастера

– Ничего случайного не бывает, дорогая моя. Фотоснимки моих личных архивов вы тоже сделали случайно? – улыбка слетела с его лица, и оно разом заострилось, как охотничий нож.

– Каких архивов?..

– Записок Доры, которые вы, видимо, не успевали вчера дочитать. По всему моему дому установлены видеокамеры – я же вам уже объяснял про безопасность… Не знаю, как во Франции, а в России это деяние расценивается как нарушение неприкосновенности частной жизни и преследуется по закону… Вы же будущий журналист, Оливия, должны понимать всю серьезность подобных поступков.

И, окончательно добивая лежачего, пригвоздил:

– А вторжение иностранной гражданки на территорию охраняемого государством объекта, такого, как этот храм, потянет на процесс.

– Какая ерунда! – взорвалась Оливия. – Нашу обзорную экскурсию организовывали вы!

– Будучи главным акционером частного охранного предприятия, которое отвечает за безопасность кафедрального собора, я имею право здесь находиться, когда захочу. Кроме того, внутренние камеры смотровой площадки на время нашего визита были отключены – я договорился с дежурным. А вот установка наружного видеонаблюдения, несомненно, зафиксировала ваши скачкообразные передвижения по площадке перед храмом в мое отсутствие. А также тот момент, когда вы проникли внутрь…

Взглянув на ее обескураженное лицо, Волошин смягчился:

– Ну, ладно уж, не принимайте близко к сердцу! Конечно, я не собираюсь заниматься таким примитивным шантажом – понятно, что после нескольких недель разбирательств все разъяснилось бы в вашу пользу. Однако пришлось бы надолго задержаться в Москве, а это явно не входит в ваши планы.

Коллекционер сделал красноречивую паузу, а потом добавил примирительно:

– Не будем доводить все до абсурда… Я вручу вам в машине копии компрометирующих материалов, о которых шла речь. А вы обсудите по приезде с господином Лавровым стратегию поисков дневников. Оплата возможных расходов, естественно, за мной… Как только я получу информацию о местонахождении записок Доры, передам вам оригиналы документов. Только имейте в виду: в этой истории я выступаю как анонимный источник и никаких устных показаний давать не буду. И напоследок, чтобы вам сопутствовала удача, возвращаю вот это…

Он протянул Оливии мерцающий тумар, который она, видимо, обронила при подъеме в обманчивое московское небо.

XV Баварец

«Берег цвета киновари – так говорят о здешних краях, и не зря. Все в Кольюре окрашено в этот багряный цвет: почва, крыши домов и даже рассвет… Каждую субботу, едва только зарумянится горизонт, мы с мастером спускаемся с холма по искривленным, как корни скальных дубов, улочкам в старый порт. Мы спешим: вскоре причалят лодки рыбаков с их уловом и на пристани будет не протолкнуться.

В сумрачном порту уже пульсирует жизнь: крестьянские повозки с лошадьми стекаются сюда со всех окрестных деревень, чтобы закупать свежих анчоусов, скумбрию, морского леща. Тут же оказываются и продавцы крепкого кольюрского вина, местные фермеры – и вскоре начинается торговля со скандалами, перепалками на резком каталонском, доходящими иной раз до рукоприкладства.

По пути Монтравель рассказывает мне, что эти сценки из рыбацкой жизни были любимым мотивом Матисса, снимавшего когда-то мастерскую в одном из прибрежных домов. Ему нравилось рисовать разноцветные шхуны, беспомощно повисшие паруса, пропитанные морем сети, разложенные для просушки на пляжной гальке, рыбаков, несущих блестящую рыбу в огромных корзинах…

Мы покупаем несколько бутылей вина, ведерко с морскими гадами, ящичек свежевыловленных анчоусов и останавливаемся в прибрежной забегаловке перекусить. Нам приносят единственное блюдо в меню, буйабес – ядреную рыбную похлебку, чем-то напоминающую одесскую уху, которую бесподобно делала наша соседка с улицы Ласточкина, рыжая Зива… Ее-то уж точно ты должен помнить, Яков, ведь она не спускала тебя с рук. Целуя в макушку, вздыхала: «Прямо по писаному вышло! Говорят же: родители детей учат говорить, а дети родителей – молчать. Всю жизнь вам молчать придется…»

Над Кольюром разгорался жаркий день, пора было уходить, но Монтравель не торопился.

– Я жду одного человека… Он очень техничный скульптор. Мы познакомились в Париже, он там учился после войны[24]. Правда, одно время я был страшно на него зол – он увел у меня натурщицу.

– Она предпочла позировать ему?..

– Если бы только позировать, – рассмеялся Монтравель. – Она вышла за него замуж! Их брак казался мезальянсом – она гречанка из обеспеченной семьи, а он – нищий немецкий студент. Но теперь это молодое дарование набирает силу. И кто знает, может, и не прогадала моя Пенелопа… Да и хорошо, что она сбежала – теперь у меня есть ты! А это дорогого стоит.

Через мгновение в забегаловку вошел молодой мужчина с прямым пробором в светлых волосах и тонким нервным лицом. Он приблизился к нам и, поклонившись, произнес:

– Я так рад вас видеть, Монтравель… Рюзье просил передать деньги – он, наконец, продал вашу «Наяду», – мужчина протянул Монтравелю плотно набитый кожаный саквояж.