Сердце мертвого мира

  Миэ отчаянно вопила о помощи. То ли страх стегал ее воображение, то ли так оно и было на самом деле, но таремка могла клясться жизнью своих не рожденных детей, что ноги ее болтаются над пламенем, огонь жадно лижет икры, забирается под юбку, как нахальный любовник.

  Раш стоял всего в нескольких шагах от нее. Он широко раскинул руки, как канатоходец, балансировал на бугрившейся новыми толчками земле. Судя по тому, что губы его шевелились, он что-то кричал, но голос тонул в бесконечном хаосе окружающих звуков. Ржали лошади, вопили женщины и дети, то и дело раздавались сдавленные крики, а земля продолжала ходить ходуном.

  Миэ снова подтянулась, в отчаянии понимая, что на Раша рассчитывать не приходится. В такой вакханалии даже те несколько шагов, что их разделяли, могли занять много времени, которого у таремки не было. Она перестала брыкаться, замерла, сделала полный вдох... и снова потянула себя, поджав и резко распрямив колени, будто бы отталкивалась от несуществующей опоры. Землетрясение принесло новую волну, но теперь пришлось на руку таремке: земля снова поползла вверх, будто кто выталкивал ее изнутри, треснула, прямо под пальцами волшебницы, обнажая недра. Миэ едва успела хватить за край, и потянулась следом.

  Улучив момент, когда вся оказалась снаружи, таремка отпустила свою опору и скатилась на бок, едва не сбив с ног Раша. Ловкому карманнику все это время удавалось удерживать равновесие. Он улучил момент между толчками, заграбастал Миэ за шиворот и помог встать на ноги.

  Миэ даже не пыталась теперь говорить, зная, что слова все одно потонул в общей панике. В голове вертелась мысль: в тех санях, на позади, остались дети. Словно эхо от ее мыслей, раздался протяжный детский плачь.

  И, вместо того, чтоб бежать к городу, как то делали остальные, таремка повернула обратно. Шел ли за ней Раш - оглядываться не стала. Только быстро, пока земля перестала бушевать, устремилась к саням. Люди вокруг копошились в грязи, кто на четвереньках, кто ничком, а кто и вовсе на спине: грязные, стонущие, точно жуки, попавшие в липкую ловушку. Таремка старалась обходить их, потому что каждый норовил ухватить волшебницу за ногу и подняться.

  - Совсем ты с ума сошла, эрель! - Раздалось прямо в ухо.

  Миэ обернулась, зашаталась, вместе с новой волной, и тут же очутилась в крепких руках, которые усадили ее на лошадь. Фьёрн, с облегчением подумала таремка.

  - Там дети! - кричала она наугад, тыкаясь носом в холодный нагрудник северянина. - Им нужно помочь!

  Лошадь встала на дыбы, мир в глазах таремки перевернулся, и она подумал, что они свалятся с лошади. Но Фьёрн приструнил животное, увел в сторону, умело правя одной рукой, а второй - прижимая волшебницу к себе.

  - Некогда, эрель, - бурчал северянин.

  Миэ попыталась вырваться, но он не отпустил. Тогда она принялась кричать и посыпать его бранью, чтоб отпустил, раз самому кишка тонка. Фьёрн несколько раз помянул отросток ишака, но таремку не выпустил. Вместо того развернулся, уступая дорогу другим всадникам, которые помогали тем, кто барахтался в грязи. Несколько раз таремка слышала хруст костей под коптами коней и предсмертные крики.

  Между тем, Фьёрн прокричал ей, чтоб держалась крепче, пришпорил мерина. Животное повернуло, послушно обошло перевернутые сани, круг которых валялись лопнувшие мешки с зерном. Таремка что есть силы уцепилась в северянина, спешно соображая, чем бы помочь. На что годна вся ее магия, мысленно раз за разом повторяла Миэ, перебирая все известные ей заклинания. Проку от огня и молнии, если нет у нее власти справиться с природой, хоть немного присмирить гнев земли.

  Фьёрн кликнул нескольких всадников, что-то бросил им на своей речи - в общем шуме таремка не разобрала слов. Но дальше всадники последовали за ними.

  - Небо чернеет, не к добру это! - прокричал кто-то рядом с ними, и поторопил Фьёрна.

  Но северянин не свернул. Когда впереди Миэ увидала знакомый тюк, заштопанный тремя лоскутами ткани, сказала о том северянину.

  Разошлась новая волна дрожи. Лошади заволновались, где-то сзади раздался громкий рев, постепенно сошедший на хрип. Миэ не стала думать, что случилось, смотрела только вперед. Всадники как могли близко подобрались к саням: из-под перевернутой повозки слышался плачь и мольбы о помощи. Рядом, перебитая надвое, с выпученными глазами, лежала та самая старуха, которой Миэ велела молиться. Тяжелый деревянный край поломал ей хребет. В стороне зияла змееобразная трещина, их которой валил густой пар, словно там, в недрах земли, Гартисовы слуги усердно кипятили в котлах огненное варево.