Сердце Москвы. От Кремля до Белого города

В 1914 г. П.И. Харитоненко скоропостижно скончался 62 лет от роду в своем имении Натальевка. В последующие годы в особняке жили его вдова Вера Андреевна, управлявшая делами фирмы, сын Иван и дочери Елена и Наталья, но с приходом большевиков им пришлось эмигрировать. Уже в эмиграции, около 1926 г., Иван покончил жизнь самоубийством. Потомки живут ныне во Франции, Швейцарии, Аргентине, а воспоминания внучки Павла Ивановича Веры Мусиной-Пушкиной, жившей в Париже, были использованы английским историком Кэтлин Маррел-Бертон, написавшей книгу об особняке на Софийской набережной.

В 1918 г. анархисты планировали захватить особняк. Об этом эпизоде в его истории рассказал художник Константин Коровин. Его привезли в особняк с тем, чтобы оценить картины: «Меня окружили анархисты. Повели по лестнице вниз, посадили в автомобиль. Дальский (артист и один из главарей анархистов. – Авт.) сел со мной, его странные спутники – в другие машины. Меня привезли на Москва-реку, в дом Харитоненко. Картины были развешаны во втором этаже особняка. Дальский спросил:

– Ну что?

– Это картины французской школы барбизонцев, – ответил я. – Это Коро, это Добиньи.

Один из анархистов, по фамилии Ге, кажется, тоже артист, подошел вплотную к картинам, прочитал подпись и сказал:

– Верно.

В это время внизу во дворе раздались крики, звон разбиваемых бутылок. Анархисты разбивали погреб и пили вино.

Вдруг со стороны набережной раздался треск пулеметов. Дальский бросился на террасу сада и бежал. За ним – все другие. Я остался один.

На улице некоторое время слышался топот бегущих людей. Потом все смолкло.

Я вышел – вокруг уже не было ни души».

С разгромом анархистских банд в Москве многие особняки были от них освобождены. В 1918–1919 гг. в доме Харитоненко находился датский Красный Крест, а потом его занял Народный комиссариат иностранных дел, что спасло особняк от разграбления, участи многих московских зданий. Третьяковская галерея и Румянцевский музей предполагали сделать его своим филиалом, но дипломаты победили, дом не отдали, а коллекция картин разошлась по нескольким музеям. Некоторое время особняк был домом приемов комиссариата иностранных дел – так, например, в ноябре 1922 г., в 5-ю годовщину Октябрьского переворота, сюда пригласили всех дипломатических представителей в Москве – около 100 человек.

В справочнике «Вся Москва» за 1925 г. особняк значился в числе «домов и гостиниц» Бюробина, то есть Бюро по обслуживанию иностранцев, и использовался как «гостевой» дом, а также под квартиры для высокопоставленных советских дипломатов.

Здесь жили видные дипломаты М.М. Литвинов и Л.М. Карахан с семьями, короткое время квартировала А.М. Коллонтай. Тут останавливался писатель Герберт Уэллс, в 1920 г. приехавший в Россию. Перед этим посещением он уже побывал в России в январе 1914 г., как раз перед Первой мировой войной, и теперь мог сравнить две России. «Основное наше впечатление от положения в России – это картина колоссального непоправимого краха», – писал он.

В особняке на Софийской набережной Уэллс ожидал приема у Ленина.

«Особняк для гостей правительства, – вспоминал он, – где мы жили вместе с г. Вандерлипом и предприимчивым английским скульптором, каким-то образом попавшим в Москву, чтобы лепить бюсты Ленина и Троцкого, – большое, хорошо обставленное здание на Софийской набережной, расположенное напротив высокой Кремлевской стены, за которой виднеются купола и башни этой крепости русских царей. Мы чувствовали себя здесь не так непринужденно, более изолированно, чем в Петрограде. Часовые, стоявшие у ворот, оберегали нас от случайных посетителей, в то время как в Петрограде ко мне мог зайти поговорить, кто хотел». После долгих и раздражительных проволочек Уэллс все-таки встретился с Лениным, которого назвал «кремлевским мечтателем». По возвращении в Британию Уэллс опубликовал книгу, за которую ему досталось сразу из двух лагерей – от Черчилля и от эмигрантов. В 1934 г. Уэллс опять посетил Советскую Россию, теперь уже сталинскую, и на следующий же день после приезда в Москву, переночевав в элитной гостинице «Метрополь», он сообщил Сталину: «Я видел счастливые лица здоровых людей». Его «не подвел» острый писательский глаз – конечно, все были очень счастливы: как раз тогда большевики подавили недовольство крестьян насильственной коллективизацией массовыми убийствами, арестами, кровавыми эксцессами, голодом.

Другой обитатель особняка – Вандерлип – был американским инженером, которого большевики приняли за миллионера Вандербильта и попытались извлечь для себя наибольшую выгоду от его визита. Но он запросто обманул Ленина и его товарищей, хотя и нашелся один умный из коммунистов, прозорливо предсказавший, что «с Вадерлипом мы влипнем». Как простодушно рассказывал Ленин, выступая на активе московской организации коммунистов, получив письмо от него, «мы себе сказали: тут надо уцепиться обеими руками». И уцепились – собрались отдать Америке всю Камчатку на 60 лет с правом построить там военную гавань и уже написали договор.