Мне показалось, что их амбиции оставляют желать лучшего, а я наконец-то начал подниматься со своего дна. Что касается амбиций, когда-нибудь, возможно, они и у меня появятся. Хотя бы одна. Они укатили на мопеде в ночь. Отец обводил объявления в своем журнале. Я уселся на край дивана и окинул папу внимательным взглядом. Впервые мне пришла в голову мысль, что глаза его угасли, а лицо погрустнело. Я подумал, что теперь мой черед защищать его – но от чего? Первый раз в жизни я почувствовал себя сильным и уверенным, а все вокруг показались чуть слабее, чем раньше. Не так уж это приятно, как я себе представлял. Мы вовсе не ощущаем себя сильнее, осознав хрупкость кого-то из близких.
Я включил радио и прослушал новости: авиакатастрофа, пилот и второй пилот поругались из-за стюардессы, а та не смогла выбрать кого-то одного. В итоге самолет вошел в штопор и рухнул. Папа объявил решительным тоном:
– Какие придурки!
И закрыл журнал. Я пошел посмотреть, как там мой дрозд. Осторожно взвесив птицу в руке, я понял, что она по-прежнему тяжелая, – плохой знак. Тем не менее, положив руку на перья, я почувствовал, что птаха дышит. Вокруг клюва я разбросал хлебные крошки, и мне даже показалось, будто дрозд попытался улыбнуться.
Пришел отец и увидел мою спасательную операцию.
– Папа, а у тебя были животные в детстве?
– Когда мне было двенадцать, отец принес домой щенка: кто-то из его клиентов оставил… К тому времени как я встретил твою маму, пес уже совсем постарел… Да и не любила она животных, по большому счету, знаешь… особенно дряхлых… Пришлось выбирать между собакой и твоей мамой…
– А потом она тебя бросила…
Наверняка в тот момент он научился любить животных и сочувствовать им.
Тем же вечером я попытался подготовиться к математике, но было сложнее, чем обычно, потому что такую задачу мы с Мари-Жозе днем не решали.
*** Пусть ABC – треугольник, а точка B – параллельный перенос точки A на вектор
Три звездочки в учебнике показывали, что задачка сложная. Я кряхтел над ней какое-то время, но не сдавался, подумав, что Мари-Жозе этого не одобрит. Она же не сдавалась со своей виолончелью, а это очень трудный и неподатливый инструмент. К тому же мне не хотелось становиться оператором по разделке куриных тушек, тем более левосторонним. В итоге получилась очень странная фигура со стрелками во все стороны, и я доказал как смог то, что просили. Еще нам задали выучить наизусть стихотворение, но это было очень грустное стихотворение, потому что его написал очень старый поэт, готовясь к смерти. Начиналось оно так:
И заканчивалось примерно тем же:
Раньше поэзия мне совсем не нравилась, и у меня никогда не получалось выучить наизусть стихи, которые задавали учителя. Я всегда думал, что поэты все чокнутые: так сложно писать, да еще и добавлять кучу всяких непонятностей. Но это стихотворение мне понравилось: оно напоминало о бедном дрозде, о его непростой судьбе, а еще о музыке, которую играла Мари-Жозе, – она ведь тоже дошла до нас вроде как из той же эпохи. Наверное, печальные были времена, потому что народ слеп направо и налево. Вот то ли дело мушкетеры.
Я отправился к папе, чтобы прочитать ему стихотворение. Последнюю строчку я произнес очень трагически, закрыв глаза, будто сам собрался помирать.
– Веселенькие стихи вы разучиваете! – сказал он. – Умеет господин Ронсар нагнать тоску даже столько веков спустя!
Я пожал плечами.
– В мире много печального. Например, музыка тоже не всегда радостная. И я сейчас даже не о грохоте, который сочиняем мы со «Сверлом», нет… Я про виолончель, понимаешь, про настоящую музыку. Она грустная, но слушать ее всё равно приятно.
Папа посмотрел на меня, улыбнувшись.
– Надо же, Виктор, ты умнеешь, честное слово.
Я даже подпрыгнул, потому что он озвучил то, что я чувствовал в глубине души. Но сам про себя такого не скажешь, нет. А потом отец задумчиво произнес:
– Кстати, а ведь правда… Мне всегда было интересно, почему так приятно слушать грустную музыку…
– Может, потому что чувствуешь себя не таким одиноким во всех этих жизненных штуках… Ведь самое трудное в жизни – быть одиноким.
– Приятно наблюдать, как развивается твой внутренний мир.
Он снова посмотрел на меня и улыбнулся.