Сердце на Брайле

Мы с Мари-Жозе вышли на школьный двор, и тут я отпустил ее, как птенца в первый полет. Я видел, что она ходит уверенно, хотя губы ее при этом слегка шевелились, и понял: Мари-Жозе считает шаги. Именно так она добралась до учительницы, чтобы отдать справку. От одной только мысли об этом мне показалось, что я вот-вот упаду в обморок от восхищения, со слезами на глазах, – я, конечно, немного преувеличиваю, но могу себе позволить.

Вечером по дороге домой Мари-Жозе подтвердила мои догадки: уже несколько недель она замеряла расстояния, так что всё уже у нее в голове. Коллеж превратился в огромную геометрическую фигуру, поделенную на квадратики и изученную вдоль и поперек.

– Смотри, например, от комнаты твоего египетского друга до шкафчиков с журналами двенадцать шагов. А от входной двери до кабинета Счастливчика Люка – двадцать восемь, если заходить справа, а если слева, то тридцать семь. От туалетов до столовой семьдесят восемь шагов, но только если там нет выставочных стендов, которые надо обходить стороной. Тогда получается сто семнадцать шагов.

Мы шли по направлению к деревне, и я был поражен, потому что Мари-Жозе точно знала, куда идет. Я даже подумал: а вдруг она всё наврала и на самом деле никакая не слепая? Но мне тут же стало стыдно за такие мысли. Кстати, в какой-то момент я отвлекся и не успел вовремя. Раздался звон, будто ударили в гонг, и я увидел Мари-Жозе на земле у почтового ящика, в который она врезалась. У нее на лбу набухла шишка, она потерла ушиб с кислой миной – и я понял, что ей очень тоскливо. Мари-Жозе казалась сильной и гордой, особенно с тех пор, как пыталась скрыть свою болезнь, но всё это из-за чувства собственного достоинства и прочей чепухи. На самом деле она была как все, совсем одна, потерянная в собственном несчастье. Мари-Жозе пыталась не плакать – очень странно смотреть на прозрачные слезы на глазах, которые больше не видят. Я нагнулся к ней, и она вцепилась мне в руку – такая легкая, прямо как мой слабенький дрозд. Теперь, когда я вспоминаю эту сцену, она словно прокручивается у меня в голове в замедленной съемке. Я часто видел пожилых людей, прогуливающихся вот так, в паре, и сейчас мне казалось, что я стал тяжелее всех на земле и больше не расплываюсь. Наверное, именно это имел в виду папа с теорией о любви как о конце изгнания. Я наблюдал за Мари-Жозе краем глаза, потому что мне казалось, что она непременно заметит, если я буду пялиться. В передачах по радио говорили, что у незрячих людей очень хорошо развита интуиция. Я даже в словаре посмотрел.

Интуиция. Форма непосредственного познания, которая не прибегает к логике. Более-менее ясное ощущение того, что нельзя проверить, или того, что еще не случилось.

Полезная штука интуиция. Может пригодиться в жизни.

Мы уже подошли к церкви, когда Мари-Жозе спросила:

– Что с твоей левой рукой? Почему она перевязана?

– Я рыбачил.

– Рыбачил?

Она повернулась ко мне, и стало невыносимо, совсем не смешно, потому что Мари-Жозе попыталась взглянуть мне прямо в глаза. А мне никто не давал инструкций, как смотреть в слепые глаза.

– Ну да, короче, я напоролся на крючок № 12, пока рылся в папиных рыболовных снастях. Затем я запутался в леске и крутанул катушку. Могу тебе точно сказать: не хотелось бы мне быть щукой.

Я смотрел ей на переносицу, чтобы не смущаться, но не смел взглянуть в глаза. И тут я снова разинул рот, потому что Мари-Жозе сказала:

– Да, я знаю, не беспокойся, очень сложно выдержать взгляд слепого… Не волнуйся, если хочешь, я могу не смотреть на тебя, когда говорю…

– Смотреть на меня? Ну тут как бы извини, но это я на тебя смотрю.

– Ты так думаешь, но на самом деле не знаешь. А я смотрю на тебя. Прекратить?

Наверняка она заговорила так из-за интуиции, формы непосредственного познания, штуки полезной во всех отношениях. Что я мог ответить?

– Нет, я хочу, чтобы ты продолжала смотреть на меня… Я люблю, когда ты на меня смотришь…

Иногда, лишь произнеся что-то вслух, сознаешь, насколько это правда. Мари-Жозе улыбнулась. Значит, и в самом деле, подумал я, видеть можно не только глазами. Мало-помалу в жизни приходишь к заключению, что некоторые вещи, на которые раньше было плевать, становятся очень важными. Наверное, так мы растем.

Ярмарка съехала, уступив место любителям петанка. Иногда до нас доносились звуки сталкивающихся металлических шаров.

– А давай зайдем в церковь? – спросила Мари-Жозе.