Сердце на Брайле

Она опять как-то странно на меня посмотрела. Я уже замечал и раньше, что говорю иногда кое-какие вещи, над которыми люди глубоко задумываются, и это мне льстило. В жизни вообще важно любить себя. Да и других тоже, к слову.

Двери в столовую открылись, и ученики потоком хлынули внутрь. Тоже довольно деликатный момент: сперва ведь все толкаются на лестнице, что очень опасно для Мари. Мне приходилось скалиться и сжимать кулаки, чтобы организовать вокруг нее что-то вроде охранной зоны – заповедника для вымирающих видов. Так как все до сих пор помнили о случившемся с Ван Гогом, никто не отваживался браконьерить в моей естественной среде обитания. Перед стойкой с едой становилось еще сложнее: надо было выбрать блюдо, а выбор всегда оказывался во власти случая. Мари проходила вперед, и я видел, как она наполняла поднос то едой для чемпионов-тяжеловесов (паштет + яйца вкрутую + жаркое + тушеная капуста), то, наоборот, собирала постное меню в стиле религиозных фанатиков.

Иногда Мари принюхивалась, сомневалась, раздумывала, погружая палец в кисель, пюре или творог. Под конец можно было подумать, что она рисовала пальцами.

– Мадемуазель на диете? – насмешливо замечал наш повар Дидье, который следил за столовой, как пограничник за границей.

– Наелась духовной пищи, – отшучивалась обычно Мари.

Затем наступала моя очередь сбалансировать рацион. Я всегда был на подхвате и адаптировался к ситуации: иногда на моем подносе возвышались целые горы сосисок и пюре, а иногда – строжайшая диета, одна только зелень и нечто волокнисто-прозрачное. Тогда Дидье насмехался уже надо мной.

– Ты теперь вегетарианец? – спрашивал он, уперев руки в бока. – Питаешься исключительно листьями и зернами?

– Без обид, но зелень нужна для ясности ума.

Но здоровяк Дидье и не думал обижаться. Больше всего он хотел, чтобы мы хорошо питались, всегда защищал молодежь и старался ради ее блага. Повар был просто повернут на уважении к пище и очень радовался, когда на тарелках ничего не оставалось. Тех, кто съедал не всё, оставляли доедать после уроков.

За столом начинался обмен:

– Меняю тушеную капусту на тертую морковь и отдаю тебе телятину.

– Продано, как говорит папа. А что здесь, в центре тарелки?

– Говядина по-бургундски, но выглядит так себе.

Мне казалось, что мы кормим друг друга, и я сразу вспоминал про «яблоко любви», которое мы разделили на ярмарке. Пожалуй, если делишься с кем-то едой, это верх близости. Остальные с любопытством наблюдали за вальсом на подносах, но при виде моей ядовитой ухмылки от комментариев воздерживались.

Тем не менее наборы еды для сумоистов выглядели странновато. Поэтому я сменил стратегию и принялся расхваливать блюда на стойке:

– О! Какая прекрасная свекла! Вот, прямо передо мной, настоящее чудо!

Окружающие начинали улыбаться. Совершенствуя свое мастерство, я оборачивался к публике и хитро замечал:

– Понятия не имел, что сейчас сезон морковки! Вы вот знали? Видите, она стоит вон там, справа от меня!

Мне казалось, что я управлял руками Мари, и от этого на душе становилось спокойнее, пусть снаружи я и выглядел как буйнопомешанный. Иногда я обращался прямо к работникам столовой и сам поражался своему остроумию и хитрости.

– Итак, дамы, – мычал я, – что посоветуете сегодня? Рыбу с зеленой фасолью справа или курицу с картошкой слева? А? Рыба справа… Курица слева…

Они таращились на меня во все глаза и открывали рты.

– Ну действительно… рыба справа… курица слева… я даже не знаю…

Как-то я увидел, как одна из работниц столовой, завидев меня еще издалека, отошла и покрутила пальцем у виска; тогда я начал всерьез задумываться об эффективности придуманной стратегии.