Сердце на Брайле

Я прошел через деревню и оказался перед церковью. Посветив фонариком, я убедился, что дверь открыта, и очень удивился, потому что должны же у них быть часы работы, как у магазинов. Мне стало интересно, принесет ли это место утешение. Я вошел и увидел в глубине какой-то свет. Ситуация вышла неловкая. Выключив фонарик, я заметил, как какой-то мужчина спиной ко мне раскладывает на столике перед собой (у него есть специальное название, но я забыл) всякие предметы. Через некоторое время он обернулся и спросил:

– Ты плачешь?

Я вытер лицо и кивнул.

Мужчина вздохнул и произнес:

– Янник Ноа[77] вылетел с Ролан Гарроса. Печально.

Я ожидал чего угодно, но не этого, и даже ущипнул себя, чтобы убедиться, что не сплю. Я подумал, что священник, наверное, тоже параболический и любит говорить загадками.

– Это парабола? – спросил я, чтобы показать, что кое-что в этом понимаю.

Он странно на меня посмотрел и вернулся к своему столику. Было слышно какое-то дребезжание. Вдруг он в ярости обернулся.

– Я говорю тебе, что Янник Ноа вылетел, и ноль реакции?

– А что я могу сделать, месье? Ничего. Бывают моменты, когда ничего не поделаешь.

Священник задумался.

– Это правда. Ты тут ничего не можешь. Никто не может. Он боролся, но не добился своего.

– Я пойду, месье, так будет лучше.

– Жаль, я думаю, что ты подходишь.

– Подхожу? Для чего? Вы очень параболичны, месье.

– Подходишь, и всё. Надо будет тебя осмотреть.

Мне стало не по себе.

– Осмотреть?

– Теперь придется ждать Уимблдона. Жаль. А ты не можешь заглянуть пораньше? До турнира? Мы тебя полностью осмотрим. Не волнуйся, у меня даже диплом медбрата есть…

Он в своем уме? Я со всех ног удрал из церкви, оказался на том самом месте, где была ярмарка, и вспомнил о «яблоке любви», которое мы разделили с Мари. Хотелось есть, ноги стали как ватные, а в животе поселился страх. Внезапно там, совсем наверху, выплыла луна, и мне показалось, что она высовывает язык.

Тут я увидел полицейскую машину. Она стояла у мэрии, а мигалка отбрасывала вокруг разноцветные пляшущие тени, которые рисовали сказочный узор на стенах зданий. Если попытаюсь добраться до дома, меня арестуют, это точно.

Я развернулся, двигаясь вдоль стен. Сердце билось так сильно, что, казалось, оно вот-вот выскочит из груди. На цыпочках, словно боясь разбудить соседей, я направился в сторону леса. И лишь оказавшись под покровом деревьев, я вновь почувствовал себя в безопасности. Мне стало спокойней только среди таинственных пляшущих теней.

В затопленной хижине спала Мари. Ее волосы спутались от пота в густую копну. Мари казалась такой маленькой и потерянной в этом огромном спальном мешке – я решил, что она, наверное, даже легче своей виолончели. Я подумал о моем уважаемом египтянине, который часто говорил о «тупиковых ситуациях» на шахматной доске. Мари слабо стонала во сне. Я лег рядом и сжал ее обжигающую руку. Она проснулась.

– Почему ты плачешь, Виктор?

– Просто так, Мари. И я не плачу.

– Знаешь, Виктор, мне бы хотелось вернуться с тобой на автодром…

– И разделить «яблоко любви».

Она крепко обняла меня, и я почувствовал ее жар. Я знал, что теперь всё кончено. Даже если нас не найдут до экзамена, Мари не сможет играть. Наверняка Иоганну Себастьяну грустно там, наверху.

Я погрузился в тяжелый сон, и мне приснился кошмар, в котором сумасшедший священник бежал за мной со шприцем. Он хотел схватить меня, я боролся, но весь обмяк и ослабел. К счастью, когда он почти до меня добрался, появился папа, словно божество, окруженное торжественным древним ореолом, изгоняющим все несчастия и удары судьбы.

– Они выглядят очень плохо! – сказал папа, поднимая меня с кушетки.

Кошмар развеялся. За окном уже наступило утро, и вся хижина была залита солнечным светом. Хайсам и Счастливчик Люк ухаживали за Мари. Я видел, как они заставили ее что-то выпить, придерживая спину и поднося лекарство к губам.

– Папа, как ты узнал, папа, как?

– Вчера вечером ко мне пришли родители Мари в сопровождении администрации коллежа.

– А как вы нашли нас здесь?

– Мне пришло в голову расспросить Хайсама. Мы сильно волновались из-за погоды… Однако мы мало что поняли из того, что он нам рассказал. Хайсам начал с шахматного турнира 1956 года… В итоге мы отправились за Этьеном и его братом. Я был уверен, что они что-то знают… Этьен вспомнил про хижину… У тебя очень странный друг. Выглядел он довольно неважно.

– Это ничего, – сказал я, – он просто влюбился, поэтому справляется со своими чувствами как может. Полиция тоже нас ищет?

– Не волнуйся! Я отправил их в другом направлении… Какие всё-таки странные у тебя друзья, – вздохнул папа.

– А родители…

– Они теперь всё знают…

Папа поднял глаза, а я вместе с ним.

На пороге у открытой двери стояли родители Мари и Этьен в костюме Дарта Вейдера.

Всё пропало, подумал я. Мат. Мари повернулась ко мне, наши глаза встретились, словно мы могли видеть друг друга. Ее разъяренные родители не двигались с места, переводя взгляд с меня на Мари и обратно. Вдруг ее отец встрепенулся и заорал: