Сердце на двоих

Огонь в камине на этот раз горел вовсю, а высокие окна были прикрыты бархатными занавесями; по стенам горели светильники, лившие мягкий спокойный свет. На леди Морнингтон было элегантное голубое платье, гармонировавшее с сапфировыми серьгами. Гайнор выбрала себе ярко-красный наряд, по-прежнему отдавая предпочтение одежде броских цветов. Что касается Алисы, то на ней была одежда строгого цвета и покроя, добавлявшая ей изящества. И наконец Ранульф в своем отлично сшитом вельветовом костюме каштанового цвета являл собой воплощенную светскость.

Но над всеми доминировал Гиль; именно на него были обращены изучающие и полные восхищения взоры. Встав рядом с камином, он всем своим обликом изображал господина этой вотчины — роль эту, как язвительно подумала Корделия, он играл так хорошо, что ему могли бы позавидовать актеры Королевского шекспировского театра.

— Благодарю, Симпсон, — с достоинством бросил он, когда дворецкий налил ему шерри и затем поставил серебряный поднос с кувшином, наполненным этим напитком, на стол. Кувшин был запотевший, со льда. Суток не прошло, как он появился в этом доме, а уже ввел испанский обычай подавать шерри, предварительно его охладив, подивилась Корделия.

— Он свалился к нам на голову совершенно внезапно, без всякого предупреждения, — рассказывала тем временем Эвелин Брюсу. — Мы были обескуражены. Ведь мы думали о нем как о неотесанном медведе.

Ее глаза с легким укором скользнули по лицу Корделии, и та поежилась под этим взглядом. Но что она могла сказать в свое оправдание? Ведь никто ни в чем ее не обвинял, хотя намек был вполне понятен.

— Но я… — начала она с обреченной интонацией.

— Ах, пусть это не волнует вас, дорогая, — проговорила Эвелин снисходительно, тронув ладонью ее плечо. — Я знаю, вы хотели сделать, как лучше, хотели предупредить нас. Всем нам свойственно ошибаться. Однако…

— Как насчет еще одной порции шерри, Корделия? — Гиль появился рядом с ней с кувшином, не дав ей возможности оправдаться перед Эвелин. Она повернулась к нему, надеясь улучить момент, когда никто не будет следить за их разговором.

— Я не понимаю, что случилось! — прошептала она. — Вы заверили меня, что не приедете никогда, что не желаете связываться с наследством! Вы говорили это со всей определенностью. И вот теперь… теперь…

— Что же тут неясного. Меня уязвило, что я унаследовал титул и состояние от отца, которого я никогда не знал. Кто бы на моем месте реагировал иначе? сказал он ровным, неприглушенным голосом, чтобы слышали все. — А вы просто восприняли это буквально. — И он изобразил на лице шутливое раскаяние.

Но когда он наклонился, чтобы наполнить ее бокал, то добавил чуть слышно, только для нее:

— Вы все же добились своего! И вот я здесь, перед вами. И довольно. А теперь я буду поступать по-своему. Так что больше никаких советов.

Взглянув в его глаза, Корделия уловила там прежнюю жесткость и непроницаемость — те самые качества, которые она некогда на свою беду не учла. Ей захотелось крикнуть: этот человек — обманщик! То, что она говорит вам сегодня, совсем не то, что я слышала от него два месяца тому назад в Испании. Не доверяйте ему!

Но кто ей поверит, даже решись она при всех бросить ему такое обвинение? Сейчас он был так обаятелен и человечен, что расположил к себе всех. Даже Брюс бесповоротно уверился, что Корделия, как он и думал, просто не сообразила, с кем имеет дело. Он и прежде не мог поверить, что кто-либо может отказаться от огромного наследства. Так что, вздумай она доказывать свою правоту, все решат, что она глупа и неприлична.

Двойные двери в дальнем гонце гостиной открылись, обнаружив за собой великолепное зрелище трапезной с возвышавшимся посередине массивным столом красного дерева, сервированным шеффилдским фарфором и уотерфордским хрусталем. В центре сверкали две серебряные вазы с фруктами и еще одна с нежными осенними цветами.

— Сэр, мадам, ужин подан, — объявил невозмутимый и величественный Симпсон, поставив в своем обращении на первое место нового лорда.

Гиль предложил руку леди Морнингтон с той неподдельной галантностью, дар которой вдруг обнаружился в нем, и Эвелин посмотрела на него взглядом, в котором читалось зарождающееся доверие. То был взгляд одинокой, измученной женщины, благодарной мужчине за то, что на него можно опереться.

Сопровождавший Корделию к столу Ранульф подозрительно взирал на нее с высоты своих двух метров.

— Вы нас всех ввели в заблуждение, — сказал он ей полушепотом с нотой упрека. — Хоть, конечно, я вовсе не в восторге, что кто-то другой, помимо меня, наследует Морнингтон Холл, но тут я не в претензии. Он отменный парень, а не полусумасшедший иностранный проходимец, каким вы его нам представили.

— Я никогда… — собралась возмутиться Корделия, но тут в разговор вмешалась шедшая сзади Алиса.

— Коварная, коварная Корделия, — заверещала она противным голоском. — Вы, наверно, предполагали уехать в Испанию и приберечь его для одной себя. Но не мне вас осуждать, ведь он производит просто божественное впечатление.