Сердце на двоих

У Корделии уже не было возможности ответить на ее слова, так как в этот момент они уже садились за стол. Но теперь ей стало ясно, что же произошло. Гиль по причинам, ведомым лишь ему, решил все же водвориться в отцовском доме; будучи по натуре хамелеоном, он легко перевоплотился в стопроцентного англичанина, к чему был вполне готов — и по языку, и по культуре. Ну а семейству Морнингтонов пока была не видна оборотная сторона этой медали, та, что открылась ей в Ла Веге, — его горечь и его злость. От них скрыто и то, что в нем таится испанская натура, которая странно и непросто сочетается с английской кровью. Словом, они судят по тому впечатлению, которое он производит, и оно — самое благоприятное. Он и благороден, и красив, и прост, и само воплощение силы — короче, соответствует всем надеждам, которые возлагаются на него. И Корделия в этой ситуации оказалась виноватой без вины. В лучшем случае считается, что она все напутала, в худшем — что ввела всех в заблуждение сознательно.

Никогда не забыть Корделии горького унижения, пережитого ею во время этого роскошного ужина. Еда, как и обещал Брюс, была великолепной, но она была не в том состоянии, чтобы оценить вкус изысканных блюд, и должна была постоянно удерживать себя от соблазна смягчить свои душевные страдания неумеренным обращением к бокалу.

Глаза морнингтоновских предков, казалось, с пониманием взирали на нее со стен. Иные из них выглядели истыми норманнами, напоминая Ранульфа, у других выделялись кельтские черты, и у них-то было что-то общее с Гилем. Да, во внешности Гиля проглядывало родовое начало. Оно перекликалось с теми или иными чертами то на портрет того предка, что некогда разгромил Оуэна Глендовера, а потом женился на его родственнице, то на портрете другого, доблестно сражавшегося при Азенкуре, или еще одного, который командовал кораблем во флотилии Нельсона при Трафальгаре или, наконец, того, что погиб на берегах Галлиполи. Галерея портретов, развешанных по стенам, как бы являла Корделии панораму английской истории.

И вот теперь под ними восседает последний отпрыск рода — Гиллан де Морнингтон, умный и уверенный в себе человек, заставивший ее тело сотрясаться от сладостной дрожи. Ведь и сегодня взглядывая на него, она испытывает сладкую судорогу в теле и испуг в душе.

Я ненавижу тебя, Гиль Монтеро, уже за одно то, как ты унизил меня нынешним вечером, думала она. Я мечтаю о том, как ты станешь лишь жалким придатком седой старины, которая тебя сейчас окружает. Ты можешь быть очень разным, но кем ты не станешь, так это истинным английским джентльменом… впрочем, испанским тоже.

Поймав ее взгляд, застывший на нем, Гиль поднял бокал и одарил ее сардонической улыбкой. И, вдруг заметив, что кроме нее на него никто в этот миг не глядит, он со значением, едва ли не торжественно подмигнул ей. Так, как будто все происходящее было забавным маскарадом, не более. Как будто он только что не обрек ее на публичный позор, представив то ли вруньей, то ли дурочкой Ты не поняла или не правильно истолковала то, что он сказал тебе в Ла Веге, продолжал настаивать Брюс, когда они возвращались домой. — Впрочем, я всегда так думал.

Корделия упрямо покачала головой.

— Нет. Ты никогда не заставишь меня согласиться с этим. Я уверена в том, что я слышала, и в своей памяти не сомневаюсь.

— Но если ты права, почему он теперь ведет себя иначе? — не унимался Брюс. — Он-то утверждает, что ему было нужно время, чтобы привыкнуть к своему новому положению.

Корделия еще раз уверилась, что в ее положении спорить бесполезно. Ведь и сама она не могла понять, почему Гиль оказался здесь. И если в этом какую-то роль сыграло ее письмо, что ж, он тогда поставил ее в глупое положение.

— Я не могу разгадать этой головоломки, — призналась она. — Я могу только сказать, что перед нами очень сложный человек.

— А мне он показался вполне открытым, — удивленно пожал плечами Брюс. Думаю, что ты просто зациклилась на этом типе.

Корделия не стала возражать на это. Надеяться хотелось только на одно: больше ничего общего не иметь ни с Морнингтонами, ни с проблемами их наследства, ни, в особенности, с Гилем. Слава Богу, ей хватает собственных забот, и о чужих она и думать не желает.

Впрочем, небольшой инцидент, случившийся перед тем, как они покинули Морнингтон Холл, лишний раз напомнил Корделии, что вряд ли ей удастся легко избавиться от наваждения, которым стали для нее мысли о Гиле. Она расчесывала волосы в гардеробной, когда туда мышкой скользнула Гайнор.

Сейчас еще одна будет пенять мне, что я исказила образ их нового родственника, с горечью подумала Корделия. Но Гайнор молчала, глядя на отражение Корделии в зеркале, а затем тихо проговорила:

— Вы ведь не принимаете его игру за чистую монету? Вот и я тоже.

Корделия не спешила откровенничать. — Не понимаю вас, — ответила она.

— Я говорю о Гиле. Мне думается, он не такой, каким хочет казаться.

Корделия не сдержалась и заинтересованно обернулась к Гайнор.

— Вам… вам он не понравился? — спросила она, еще не совсем доверяя собеседнице.