Сердце некроманта

Руки Дитриха скользнули у меня по спине, притянули, закидывая мою ногу на его бедро, и сквозь тонкий шелк я ощутила прикосновение — там, где нечему было меня касаться, кроме…

— Да, — шепнула я, отвечая не на слова, но на его желание. Не удержавшись, лизнула ключицу — хотелось попробовать на вкус не только его губы, но и кожу, изучить его и позволить познать себя целиком. Не знаю, откуда взялось во мне столько бесстрашия или бесстыдства, но сейчас я доверяла Дитриху свое тело, как совсем недавно доверяла свою жизнь — безоглядно, без капли сомнений.

— Хорошая моя, — выдохнул он, запуская пальцы в волосы на моем затылке. Потянул, заставляя меня запрокинуть голову, накрыл мои губы своими, выпивая дыхание.

Сердце понеслось вскачь, отчаянно не хватало воздуха, но даже если бы рука Дитриха не лежала на моем затылке, даже если бы мне было куда отстраниться, я не сделала бы этого, не стала бы разрывать поцелуй, пока наши языки ласкали друг друга, пока кровь пульсировала в висках, а в животе разливалось тепло.

Когда Дитрих оторвался от меня, приподнявшись на локте, я едва не застонала от разочарования.

— Я могу убрать боль полностью. — Голос Дитриха был непривычно хриплым, а зрачки так расширились, что глаза казались черными. — Но вместе с ней пропадет и чувствительность. Будет… никак.

Я замотала головой.

— Нет. Пусть все случится по-настоящему.

Он улыбнулся — темно, жарко, так, что от одной этой улыбки мое сердце словно переместилось в низ живота, пульсируя теплом. Я сжала бедра, но стало еще хуже.

Дитрих потянул кверху подол моей сорочки, я изогнулась, помогая ему и совсем не думая, как это выглядит со стороны, и только когда между мной и ним не осталось никакой преграды, когда темный взгляд заскользил по моей коже словно осязаемый, пробуждая мурашки, я зарделась. Дернулась, чтобы прикрыться, но Дитрих перехватил мои запястья.

— Тш-ш, — выпустив мою руки, он провел большим пальцем по моей нижней губе, и от этого прикосновения ее словно закололо иголочками, и почему-то заныла грудь. — Подожди. Дай полюбоваться тобой.

Я и сама любовалась им — резкими, но такими правильными чертами лица, чувственным изгибом губ, тем, как перекатывались мышцы под кожей, когда он снова потянулся ко мне. Коснулся моей груди совсем невесомо, но и этого хватило, чтобы у меня сбилось дыхание. Склонился, глуша поцелуем стон, пока его пальцы кружили по коже, словно специально не касаясь напряженной вершинки. Прошелся вдоль мышцы на шее — лаская, целуя, прикусывая, и прильнул к моей груди губами.

Меня затрясло. То озноб, то жар волнами пробегали по телу, заставляя изгибаться навстречу ласкам, что-то лепетать, судорожно вцепившись в его плечи, бесстыдно раскинув ноги, потому что только он мог унять ту ноющую тяжесть, что налилась между ними.

Я всхлипнула, когда Дитрих, оставив в покое грудь, неторопливо спустился поцелуями по животу. Прошелся, то прикусывая, то зализывая, по нежной коже бедер — и сладкая судорога пробивала тело от каждого такого прикосновения. А он вдруг прильнул губами к самому сокровенному месту. Я наконец поняла, что имел в виду тогда демон, — но эта мысль не смутила меня, промелькнув и растворившись. Ни одной мысли сейчас не могло удержаться в голове, когда язык Дитриха нашел какое-то чувствительное местечко, и все, что я могла, — метаться, комкая в кулаках простыню, и умолять, сама не зная о чем.

Я едва не разрыдалась, когда — казалось за миг до того, как сжатая до упора невидимая пружина внутри распрямится, — Дитрих отстранился. Но в следующий миг он навис надо мной и медленно, явно осторожничая, двинулся внутрь. Я ахнула, но, когда он замер, заполнив меня целиком, качнулась навстречу, вжимаясь в него, — потому что сейчас все было удивительно правильно. Как надо, словно мы в самом деле стали одним, между нами не осталось никаких преград.

Дитрих снова начал двигаться, мешая боль с удовольствием. И я двинулась ему навстречу, подчиняясь ритму, ощущая как с каждым толчком невидимая пружина наслаждения внутри сжимается все сильнее, пока, наконец распрямившись, не выгнула меня в сладком спазме, пока не рванулась из тела протяжным криком.

Движения Дитриха стали неровными, рваными, он замер, запульсировав внутри меня. Прислонился лбом к моему лбу, тяжело дыша.

— Моя Эви.

— Твоя, — согласилась я. — А ты — мой.

— Твой, — прошептал он. — Весь твой.

Какое-то время мы нежились в объятьях друг друга. Потом Дитрих рывком сел.

— Приводи себя в порядок и пойдем.

— Куда?

— В храм. — Он усмехнулся. — Грех прикрыть. Пока твои родичи поверили нам на слово, и среди всего, что сейчас творится, им не до нас. Но когда заварушка закончится, кто-нибудь из придворных непременно захочет меня закопать. Случится это не сегодня и не завтра, да и храм, где мы поженимся, они найдут не сразу, так что день расхождения не заметят. Но тянуть время нельзя. Может так получиться, что потом у нас долго не найдется свободной минуты.