Сердце некроманта

— Роналда отослали на время, собираясь вернуть, как только начнут действовать. Но ему поведать детали плана никто не удосужился. А потом король умер, и принц застрял на постоялом дворе. Не иначе, как сами боги свели… — Он осекся. — Сюда идут.

Я обернулась. Женщину, что шагала рядом с Роналдом, я узнала сразу, хоть мы и не виделись много лет.

Она была ниже, чем мне запомнилось, и, конечно же, старше. Исчезло изящество, сменившись дородностью, которая больше подобает зрелости. И все же…

— Мама! — Я бросилась ей навстречу, обнять, как когда-то.

Сейчас я оказалась выше нее, но это не имело значения.

— Эви… — Мама заглянула мне в лицо. — Эви. Какая же ты стала взрослая. И красивая…

Она расплакалась, и я осторожно погладила ее по спине. Взглядом спросила у Роналда, что делать. Мне приходилось утешать плачущих подруг, но я никогда не видела, чтобы плакала мама, и эти слезы напугали меня. Брат грустно улыбнулся, качнул головой.

— Прости. — Она отстранилась, вытирая слезы. — Совсем плоха стала. Королеве должно держаться с достоинством, а я все никак не могу успокоиться после смерти твоего отца.

— Да… — прошептала я.

— Хорошо, что боги вернули тебя и Роналда.

«Не боги, — хотелось мне сказать. — Человек. Единственный человек, которому оказалось не все равно. Которому было наплевать на любые политические соображения».

— Мужа не вернешь, но хоть дети снова во мной. Прости, что позволила им забрать тебя. Мне надо было…

— Это уже неважно, — мягко сказала я. — Все мы в руках Господа, и все случилось так, как должно было случиться.

В конце концов, останься я во дворце, никогда бы не узнала Дитриха по-настоящему, он стал бы для меня безвестно исчезнувшим приятелем брата. Сейчас была бы невестой, а то и вовсе, упаси Фейнрит, женой кого-нибудь из соседских принцев.

— Ты права, — королева неуверенно улыбнулась.

Я оглянулась, взяла Дитриха за руку.

— Мама, познакомься, это Дитрих Редлер, мой муж.

Дитрих поклонился.

— Я был представлен ее величеству, если она помнит об этом.

— Конечно помню. Вы дружили с Губертом. Роналд говорит, ты спас жизнь Эвелине.

— Да, так и было, — подтвердила я.

— Не стоит вспоминать об этом, — улыбнулся Дитрих. — Я сделал то, что должен был сделать.

— Стоит. Я очень благодарна тебе. И если его величество еще не вознаградил, то я это сделаю.

— Я получил свою награду, ваше величество. Руку вашей дочери. Все сокровища мира с этим не сравнятся.

Мама подняла руки, благословляя его, и Дитрих еще раз поклонился.

— Мы дадим вам поговорить спокойно, — сказал Роналд. — Эви, если что-то нужно, крикни прислугу. Если понадобится кто-то из нас, вели передать, кого ты хочешь видеть, мы будем, как только освободимся.

— Хорошо.

Наверное, брат был прав, но я вдруг опять почувствовала себя, как в первые дни в обители. Маленькая — хотя я тогда считала себя взрослой — девочка, оставшаяся одна в незнакомом месте с незнакомыми людьми.

Наверное, не было ничего удивительного в том, что я не знала, о чем говорить с мамой. Столько лет разлуки изменили нас обеих. И если с Роналдом мы сблизились благодаря пережитым испытаниям, то с мамой придется искать общий язык, и от этого я чувствовала себя неловко.

Она проводила мужчин взглядом, подхватила меня под руку. Я последовала за ней к беседке.

— Слишком уж скоропалительно ты замуж выскочила, — проворчала мама. — Ни семью не позвала, ни благословения не спросила. Будто не принцесса, а крестьянка, которая в храм торопится, пока живот нос подпирать не начал.

Я снова ощутила себя девочкой, которую няньки распекают за «неподобающую принцессе» живость. Девочкой, которая больше всего боится, что они расскажут маме — ее мягкий укор действовал на меня куда сильнее, чем ругань нянек.

И все же я сейчас не ребенок. Я взрослая женщина, и только мне решать, с кем быть и на каких условиях. Я заставила себя распрямить плечи.

— Принцессе не место на очистительном костре. И раз никто, кроме Дитриха, не смог предотвратить мою казнь, никто, кроме него, не вправе указывать мне как жить.

Наверное, это прозвучало слишком резко, потому что мама опять расплакалась.

Я обняла ее. Когда-то я прятала лицо в ее юбках, поверяя свои горести. Теперь, кажется, мой черед гладить ее по голове и успокаивать. Но никакие слезы не заставят меня переменить решение. Дитрих сказал, что ни минуты не пожалел. Я тоже ни о чем не жалею, и пусть говорят что хотят.

— Я знаю, что заслужила упреки, — всхлипнула она. — Я не должна была…

— Я ни в чем тебя не обвиняю, мама. Наверное, тебе не оставили выбора, как и мне. Но и себя упрекать не позволю. Тем более что нить времени не отмотать обратно в клубок. Да я бы и не стала этого делать.

Мама вытерла слезы.

— А ты изменилась.

— Я выросла.

Она помолчала.

— И все же… Всего лишь граф, и титул только его прадед получил. Могла бы и достойней найти, из хорошей семьи.

Родилась ли на свет та женщина, которая сочтет какого-то постороннего мужчину достойным ее дочери?

— Он мой муж, мама. Ты не обязана его любить. Возможно, у него много недостатков, но, пожалуйста, обсуждай их с кем-то другим. Я не хочу и не буду продолжать подобный разговор.