Сердце Охотника

– Хочу… заняться с тобой любовью… нежно и неторопливо… – говорит он, прерываясь на поцелуи, – чтобы передать все, что я чувствую – помимо сексуального притяжения. Ложись на кровать, – приказывает Никита. Я повинуюсь. Он тотчас оказывается рядом. – Я ощущаю дикий восторг и животное вожделение, наслаждаясь твоим телом…

Никита медленно целует мои плечи, сантиметр за сантиметром. Гладит пальцами шею, зарывается руками в волосы, целует меня в губы. Опускается ниже.

– Люблю целовать твою шею…       Я так отчетливо чувствую губами твой пульс… А еще, как отзывается твое тело на каждое мое прикосновение… – рассказывает мой Волк и кусает меня за ключицу – так сильно, что я вскрикиваю от боли. И просыпаюсь.

Сердце колотится. Машинально прикладываю ладонь к месту «укуса». Я отчетливо помню ту острую боль, что испытала во сне, хотя уже не чувствую ее.

Пик, пик, пик, пик!.. – вопит будильник.

Все еще растирая бедро, шлепаю ладонью по кнопке отключения.

Что-то не то, не так.

Ощущение такое, будто кто-то прячется в темноте. Включаю бра. В комнате только я и мой двойник в зеркале.

Пишу короткое письмо Никите, время от времени оглядываясь через плечо.

На пробежку собираюсь, как на войну. Так резко затягиваю шнурки, что один из них остается в руке.

Все произойдет сегодня.

Отец по-прежнему злится на меня, и это как нельзя более кстати.

Когда он уезжает на работу, я собираю вещи в рюкзак. Документы, деньги, кое-что из еды. И пушистые рукавицы, которые купила Никите на Новый год.

Выключаю мобильный – на случай, если отец решит со мной заговорить. Не хочу выдать себя голосом. Потом сама ему напишу, что беспокоиться нечего, я в надежных руках.

На остановку автобуса прихожу за час до отправления. Понимаю, все волнение только у меня в голове. Надо как-то договориться с собой, успокоиться, а не шастать туда-сюда по станции с таким видом, словно я замышляю преступление.

Заскакиваю в автобус одной из первых. Здесь, в тепле, на мягком сиденье, тревога сменяется таким же болезненным восторгом. Я отворачиваюсь к окну, чтобы не притягивать улыбкой косых взглядов.

Я увижу Никиту.

Возможно, не в конце маршрута – хотя все может быть! – но скоро. Я чувствую это.

Автобус выкатывается из города, едет на север, то подныривает под мосты, то кружит по бабочкам развязок. Я знаю, куда еду. Конечный пункт, указанный в билете, – небольшой городок, стоящий особняком на карте. Население – семь тысяч. Флаг, герб. Краеведческий музей. Даже Википедия скромна на его счет.

Мне до этого города – восемь часов езды.

За окном точками мелькают трехэтажные дома, магазинчики и заправки, прерываясь на линии полей. После пары часов езды такой пунктир вгоняет меня в сон, и я погружаюсь в приятное ощущение полузабытья, когда сознание само собой меняет образ мужчины на соседнем кресле на моего Волка. Мы куда-то едем с Никитой на автобусе… Его присутствие рядом греет теплее зимней куртки, наброшенной на плечи. Его спокойствие будоражит. Его молчание рождает между нами десятки параллельных беззвучных разговоров.

Как много можно сказать друг другу просто своим присутствием! Это самый искренний, самый правдивый язык на свете. Нет, самый правдивый – язык наших обнаженных тел. На этом языке каждое «слово» – распахнутые глаза из-за прерванной ласки, склоненная голова, открывающая доступ к шее, прикушенная губа после обжигающего прикосновения кожи к коже – словно исповедь.

Почти приехала. Со мной в автобусе всего пара пассажиров. Я и не заметила, когда исчез мой попутчик.

Совсем скоро я выйду из автобуса, и тогда мне уже будет не до объяснений с отцом. Так что включаю мобильный, чтобы оставить папе послание: попросить не волноваться и не искать меня. Но быстрее, чем я успеваю зайти в меню сообщений, раздается звонок. «Абонент неизвестен», – сообщает надпись на экране. Нажимаю на кнопку вызова и подношу телефон к уху.

Тишина. Или это мое сердце бьется так оглушительно?

– Алло, – тихо, но твердо произношу я.

– Здравствуй, Вера, – звучит голос Никиты.

И железный внутренний стержень, который держал меня семь месяцев, начинает плавиться, как воск. Улыбаюсь, а на глаза наворачиваются слезы.

– Привет…

Я не знаю, что сказать. Все слова кажутся плоскими. Они не способны передать трехмерность моих ощущений, сильных настолько, что я уже и не я.

– Куда ты едешь, дочка Охотника? – спрашивает Никита, и, кажется, сквозь его голос струится солнечный свет. Моему уху становится тепло.

«К тебе», – хочу ответить я, но через вату эмоций все-таки осознаю: если бы я ехала к Никите, он бы не задал такого вопроса. Он бы знал, куда ведет меня конфетный фантик.

– Следую за зайкой, – говорю я и привстаю с кресла.

Конечная остановка. Выходят пассажиры. Я – последняя.

– За каким зайкой, Вера?

Слышу в его голосе напряжение, но оно не сопоставимо с тем, которое испытываю сейчас сама. Я только что приехала в незнакомый город, следуя за подсказками, оставленными незнакомцем. На ватных ногах двигаюсь по проходу между креслами.

– Вера, ты слышишь меня?

Киваю. Потом спохватываюсь и выдавливаю:

– Да.

– Где ты сейчас находишься?