Сердце Охотника

Я семь месяцев не общался с людьми – если не считать пары фраз, сказанных водителю минивэна. Кому позвонить первому? Раздумываю всего секунду и набираю номер Вериного отца.

Через два часа я подъезжаю на джипе к его новому дому. Дверь распахивается, едва поднимаюсь на крыльцо. Дядя Юра замирает на пороге. Краем глаза улавливаю, что одет он как обычно: черная водолазка и джинсы, – что волосы у него подстрижены совсем коротко, и он похудел. Но внимание приковывают глаза, их прозрачная ледяная пустота, перед которой пасовали даже дворовые псы.

Дядя Юра никогда не удивляется. Он знает, что возможно все. И при этом будто не верит, черед перед ним стою я.

Подходит ко мне, чуть покачиваясь, не отрывая взгляда. Облизывает сухие губы. Кладет руки мне на плечи. Сжимает пальцы, словно хочет убедиться, что я из плоти и крови. А затем рывком притягивает меня к себе. Дядя Юра не кажется крепким, но от такого захвата у меня на секунду перехватывает дыхание. Я б и обнял его в ответ, да только зажат его объятием, как тисками.

Кажется, я слышу всхлип. И от этого что-то вдруг надрывается во мне, словно струна лопается, но я все еще внутренностями ощущаю, как она звенит.

Когда дядя Юра размыкает объятья, мы уже оба в норме.

Его глаза сухие. Я улыбаюсь.

Он крепко сжимает мое плечо ладонью, по второму похлопывает.

– Долго же ты…

А я смотрю и думаю: вряд ли так бы меня встретил родной отец.

В доме он не сразу закуривает. Сначала сажает меня на потрепанный диван и, обрабатывая мне царапины и раны, рассказывает новости. Новости в моем понимании, конечно, потому что некоторым из них уже больше полугода.

Тон сухой, жесткий, и без разницы, что там на душе у Главного Охотника. Это звук надтреснутого льда… Сейчас он, будто дополнительный балласт, который держит меня поближе к земле, к реальности. Потому что привычка находиться в клетке дает о себе знать, ее так просто не вытравить.

Иногда он вворачивает такие слова, что образы мгновенно встают перед глазами. Я не только вижу, что происходило, я чувствую.

– Тебе когда-нибудь снился крик чибиса? – спрашивает дядя Юра.

Медленно качаю головой.

Но я слыхал, как плачет эта птица. Не хотел бы услышать такое во сне. А дядя Юра просыпается от этого крика едва ли не через ночь – с тех пор как вернул Веру. Он чувствовал: что-то не так. Понимал, что корней Вера рядом с ним не пустила, жила, на лес глядя, сама как волк. Но под замок ее не посадил. За ней не следил. Хотел начать новую жизнь.

Он не уверен, что Веру снова похитили. Считает, могла и сама сбежать к своему Волку. А если так, он оставит ее в покое. И вот я думаю, стоит ли говорить ему об Озвереловке? Поступить честно или правильно?

– Не могу с отцом связаться, – говорю, вставая со стула. – Куда он делся?

Я вообще не смог связаться ни с кем из Охотников. Чувствую себя отрезанным от стаи животным, но дядя Юра не спешит указывать мне дорогу. Хочет, чтобы я стал таким же миролюбивым и жвачным, как он. Да, я могу побыть в овечьей шкуре – если придется, но не стать овцой. Только пока эти мысли держу при себе.

– Давно с ним не общался, – распрямляя спину, отвечает дядя Юра и тянется за трубкой.

Возможно, это правда. Но не вся.

Рассматриваю новый дом моей Дикарки, прислушиваясь к своим ощущениям. Наверное, нечто похожее чувствует огромная рыба, которая откусила крючок. Пусть он крохотный, но зацепился за внутренности и тянет так… тихонько… болезненно. От этого не умирают. Но и жизнью это не назовешь.

Дядя Юра тот еще педант, но, похоже, после исчезновения Веры он ее вещи не трогал. Возле раковины стоит кружка с принтом из диснеевского «Винни-Пуха». Бьюсь об заклад, это чей-то подарок – Вера бы себе такую не купила. Вокруг ручки обмотана нитка заварочного пакетика. Хочу провести пальцем по ободу кружки, самому краю, где остался след от чая, но отдергиваю пальцы.

Да я боюсь!

Хмыкаю себе под нос. Боюсь этого чертового Провала. Вдруг он решит, что я хочу отыскать Веру, и втянет меня через эту кружку, которая каким-то образом окажется связанной с будущим Дикарки?..

Продолжаю экскурсию под ровный, отчетный рассказ дяди Юры о безрезультатных поисках меня. Верю, что делалось все возможное. Но, думаю, не все Охотники жаждали в это смутное время пойти из-за меня на открытый конфликт с Волками.

– Она письма писала и удаляла их из своего почтового ящика после отправки, – рассказывает дядя Юра, когда я останавливаюсь у компьютера.

Сидит, попыхивает трубкой у приоткрытого окна. Ветер колышет занавеску, гладит меня по щеке. Деревянный пол поскрипывает под моими ногами.

– Кому отправляла?

– Не знаю. Я вроде как пытался быть отцом и не вмешивался.