Сердце, открытое любви

— Ее домом был Брэннокберн. К тому же она была молода, а сердце ее разбито. И ей нужна была помощь матери.

Разбитое сердце? Она была не единственной женщиной на свете, считавшей, что может укротить Андре Лорана. Он мог бы назвать ее полной идиоткой, если бы на эту тропу через десять лет не ступила его собственная сестра.

— Простите… — неожиданно сказала Элис. Ее извинения стали для Жюльена неожиданностью.

— За что?

Она покрутила прядь волос и покосилась на дверь, ведущую в комнаты.

— Вы потеряли сестру. У вас, должно быть, здесь семья. Мама? Я пришла в очень неподходящее время, у вас немало личных проблем. Простите еще раз. Поверьте, я бы не решилась, если бы представляла, что здесь происходит.

— Моей семьей была сестра, — спокойно произнес Жюльен. — И я потерял ее три месяца назад. Она умерла во время родов.

Тишина была давящей и напряженной. Элис не могла заставить себя поднять глаза. Значит, ребенок тоже умер? Он в один день потерял всех близких родственников, как и она? Впрочем, их ситуации нельзя сравнивать. Он знал сестру, любил ее, она же только собиралась познакомиться с отцом. Однако ей знакомо чувство, которое испытываешь, когда уходит самый дорогой человек на свете. Мама была еще молода и могла жить дальше, но она не знает, сколько лет было сестре Жюльена. Вероятно, около тридцати, учитывая возраст его самого.

В любом случае это страшная трагедия, и он во всем обвиняет ее отца, о чем, безусловно, сам жалеет. Она же приехала, чтобы заявить о своем родстве с Андре, неудивительно, что он не рад ее видеть. Может, Лоран был так же безрассуден на дороге жизни, так же любил рисковать, как и на гоночной трассе? Если бы сестра Жюльена погибла вместе с мужем, упреки в его адрес были бы объяснимы, но в чем он может быть виноват, если она умерла при родах тремя месяцами ранее?

По спине опять пробежал холодок. Может, он хотел, чтобы жена сделала аборт? В некотором смысле, такой вариант был возможен и в ее жизни. Вернее, своим рождением она обязана лишь нежеланию матери делать то, что казалось единственно правильным.

Тишина становилась невыносимой. Но внезапно ее нарушил звук, который в этой ситуации был совсем неожиданным.

Плач ребенка.

Глава 3

Элис застыла, во все глаза, глядя на дверь. Жюльен побледнел, резко встал и прошел к выходу, не сказав ни слова. Не задумываясь о том, что делает, она поднялась и последовала за ним.

В комнате она увидела две группы людей, расположившихся в разных концах. Стоящие напротив друг друга мужчины в темных костюмах громко разговаривали. За спиной одного из них стояли две женщины; на той, что постарше, был передник, а молодая держала на руках младенца не более трех месяцев от роду. Именно такого возраста и должен быть племянник или племянница Жюльена.

Он быстро вошел в комнату, словно своим присутствием надеялся заставить всех замолчать. Когда он остановился, Элис была в нескольких шагах позади него.

Разумеется, люди заговорили по-французски, и она не поняла, о чем речь, но смогла уловить общий смысл происходящего. Очевидно, существовала какая-то проблема, и Жюльен не желал иметь к ней отношения. Даже не взглянув на ребенка, он подошел к мужчине, стоявшему напротив женщины постарше. Малыш орал все истошнее, и люди говорили все громче. Молодая девушка растерянно хлопала глазами и, кажется, была готова сама расплакаться.

Элис никогда не работала в ясельной группе, она занималась детьми постарше, но и ее опыта было достаточно, чтобы понять, что младенец болен. Плач временами прерывался кашлем, у него явно был насморк, и он часто тер глазки маленькими кулачками. Державшая сверток женщина — возможно, мать — отчаянно пыталась успокоить ребенка. Изредка она поднимала голову, смотрела на мужчин и оглядывалась по сторонам. В один из таких моментов Элис поймала ее взгляд и увидела в нем мольбу. Разумеется, она не смогла остаться равнодушной.

Она подошла ближе и протянула руки, предлагая отдать ей на время ребенка и передохнуть. Удивление сменилось облегчением, когда, незаметно для других, Элис взяла ребенка. Поспешив выйти из комнаты, она направилась обратно в оранжерею, чтобы дать шанс мужчинам поговорить спокойно и разорвать наконец порочный круг, ведь чем громче плакал ребенок, тем громче становились голоса, еще больше нервируя малыша.

— Все хорошо, милый, — приговаривала Элис. — Ты расстроился, да? Смотри, здесь прохладнее. Давай снимем одеяльце, и тебе не будет так жарко. Давай?

Таким тоном она разговаривала со всеми детьми, которые капризничали, но движения ее при этом были быстрыми и уверенными. Она проворно развернула ребенка, которому явно было жарко, похоже, у него температура.

— Ты ведь не замерзнешь, нет? — Она провела рукой по лбу малыша, приглаживая потные темные волосики. — Простуда очень неприятная штука, да, но знаешь, что я скажу?

Похоже, ее голос все же привлек внимание малыша, он громко икнул и открыл глаза, глядя прямо на Элис. Они были темными, но еще мутными, как бывает у новорожденных, поэтому нельзя было сказать точно, темно-синие они или карие.