Сердце, открытое любви

— Жаль, что я так и не увидела папу, — медленно произнесла она. — Я бы поблагодарила его за то, что мне не пришлось расти в этом доме — с такой бабушкой. Мои близкие меня любили, а это ценнее всех денег на земле. Молчание мадам было недолгим.

— Подготовьте моего внука, мы уедем завтра днем. И сами будьте готовы покинуть дом. Я больше не желаю вас видеть.

Мадам Лоран развернулась и направилась к выходу, стараясь держаться подальше от Элис и от лежащего в кроватке ребенка.

Только сейчас Элис почувствовала, что ее всю трясет. Она склонилась к Жако и взяла крепко спящего малыша на руки. Прижавшись щекой к его головке, покрытой мягким пушком, она закрыла глаза и вздохнула.

— Я не позволю, мой милый, — прошептала она. — Я люблю тебя. И твой дядя Жюльен тоже тебя любит. Я знаю, это так… И… я его люблю. А я бы не смогла влюбиться в человека без сердца. Милый мой, с тобой все будет хорошо, я об этом позабочусь…

Когда машина мадам Лоран подъезжала к воротам, Элис спускалась вниз.

Она была бледной и выглядела так, будто еще не отошла от шока.

Ивонна тоже была бледной, когда появилась в фойе пять минут назад, и это было объяснимо. Взрослую внучку совсем не просто признать сразу, в отличие от новорожденного ребенка. На это требуется время. Впрочем, это уже не его дело, верно?

Мадам Лоран ничего не сказала, лишь предупредила, что приедет завтра днем забрать Жака и у нее будут с собой все необходимые документы.

Жюльен улыбнулся Элис.

— Все хорошо, что хорошо заканчивается, — так, кажется, вы говорите?

— Что, прости?

— Все закончилось хорошо. Я и не ожидал, что Ивонна проявит такое понимание. Она согласилась даже на большее, чем я ожидал.

— Я… я не понимаю.

Элис замерла на месте и подняла на него полные тревоги глаза.

— Нет необходимости идти в суд. Она позволила мне присутствовать в жизни Жако. Я смогу регулярно его видеть, а через какое-то время, когда она уже не сможет посвящать себя внуку, право опекунства перейдет ко мне.

— Посвящать себя внуку? — Элис, казалось, была в ужасе. — Ты шутишь? Жюльен, он не нужен ей, совсем не нужен. Мне кажется, она не любила даже собственного сына. Она ни разу не взглянула на Жако и ни за что не признает меня его сестрой. Она же воплощение зла, разве ты не видишь? Она говорила ужасные вещи о маме, обо мне…

Печаль в ее глазах была невыносима, но он не в состоянии что-то исправить; если он вмешается, может стать только хуже. Кроме того, разбирательства принесут много боли, а он уже и так вынес немало. Рана еще слишком свежа, чтобы бередить ее вновь. Он не смог защитить Колетт, стоит ли надеяться, что будет в силах помочь Элис?

Он защитит Жако по мере своих возможностей. И себя.

Жюльен чувствовал, как внутри его что-то меняется.

— Я понимаю, ваш разговор был непростым. Возможно, ей не всегда удавалось точно выразить свои мысли на чужом языке.

— Язык она знает прекрасно. Лучше тебя. — Взгляд ее стал цепким. — Ты же любишь Жако. Неужели хочешь для него такой жизни?

Элис смотрела на него, как в тот вечер, когда он рассказывал о своем детстве, будто посылала волшебные флюиды, чтобы облегчить его состояние. Хотела дать ему почувствовать, что его любят.

Нет, на это он не может пойти. Он не может позволить кому-то любить себя, потому что с этого и начинаются все проблемы. Ты отвечаешь на любовь, отдаешь все, что имеешь. А потом неминуемо придет боль. Всего несколько шагов, и он сможет скрыться в безопасном для себя месте. Неужели Элис этого не понимает?

— Ты руководствуешься только чувством любви, — произнес он. — Но не всегда нужно действовать по воле сердца, иногда лучше полагаться на разум. Тогда никому не причинишь боль. Да, сердцем я люблю Жако, но умом понимаю, что это слишком трудный и опасный путь, оставить все как есть будет лучше для всех. Для всех, Элис.

Она слушала его, и глаза ее распахивались все шире.

— Ты боишься ступить на этот путь, хотя не можешь не понимать, как это важно. Для всех. Особенно для Жако.

Элис казалось, сердце сейчас распадется на тысячи кусочков. Она ощущала это, и боль становилась все сложнее выносить. Между ними опять возник барьер, и на этот раз ей его не преодолеть.

Сомнения терзали ее, становясь все сильнее, все крепче сжимая своими клешнями. Жюльен ни разу не признался ей в любви, даже не дал понять, что их отношения будут иметь продолжение. Он устроил так, чтобы этот день стал для нее особенным, потому что знал, он будет последним, и, кажется, испытывал от этого облегчение. Она вспомнила, как все изменилось в тот момент, когда женщина за прилавком предположила, что они семья. Все закончилось именно тогда. Сказочное заклинание больше не действовало, даже волшебные искры потухли. И ничто не способно вернуть прошлое.

Жюльен и раньше говорил ей, что все это невыполнимо. Работа никогда не позволит ему взять на себя ответственность за воспитание ребенка. И, похоже, он и сам не желал взваливать на себя такую ношу…