Сердце просит счастья

«Почему кусты сирени так некрасиво переживают осень? Словно болеют и усыхают, а не торжественно опадают. Почему бывают такие растения, которые осенью становятся как короли с королевами, и такие, которые некрасиво, уродливо стареют?»

– Ты не поняла? – переспросил Коля. – Я вообще-то попрощаться пришел.

– Я ужасно голодная. А ты? – повернулась и посмотрела она на него.

– Не знаю, – растерянно протянул Ростошин с сомнением. – Я на нервах.

– Значит, голодный, – решила за него Мира и тяжело поднялась со скамейки. – Потом попрощаешься, Коля. Давай сначала поужинаем.

Они поужинали, и Коля остался у нее.

Посреди ночи, когда, обессиленный и счастливый, Ростошин заснул, как провалился в беспамятство, Мира поднялась с кровати и пошла в кухню.

Она снова стояла у окна и смотрела за стекло в вечно гудящий, никогда не спящий город, подсвеченный мириадами огней, как огромной елочной гирляндой.

«Вот и все, – думалось ей. – Вот и все».

На следующий день Коля перевез к ней свои вещи, и, не сговариваясь и ничего не обсуждая, они стали жить вместе.

Ростошин был хорошим любовником, внимательным и заботливым в бытовых и житейских мелочах, и с его водворением в ее пространство, Мира честно признавалась, жизнь намного улучшилась, как-то упорядочилась и стала гораздо более комфортной.

Она просто жила. Вот так, как выпало и получилось. Жила.

Ее сознание и разум словно раздвоились: одна часть Миры пребывала в том поразительном чувственном пространстве, которое они открыли с Барташовым, и все еще удерживала силу, мощь и красоту этих чувств.

Другая же ее часть двигалась, жила, существовала и что-то испытывала в самом обычном, бытовом и каждодневном режиме, растеряв где-то по пути свою привычную склонность к юмору и радости жизни.

У Коли же, наоборот, с переездом к любимой началась просто-таки полоса везения и небывалого фарта. Ну, первое понятно – он все же дождался свою Миру и осуществления своей любви, но и дела поперли.

Коля за последние три года уже несколько раз участвовал в проходных, эпизодических ролях в кино, а тут прошел кастинг и пробы, и его утвердили в сериал, который снимал весьма достойный режиссер, на одну из ведущих ролей второго плана. На весьма объемную, интересную и крепкую роль.

Это вполне можно было назвать качественным прорывом.

Мира служила в театре и работала на студиях звукозаписи, занималась еще и своим увлечением, которое постепенно перерастало в один из источников дохода и грозило отнимать все больше времени. И ей все чаще приходилось подумывать о переформатировании своего рабочего и жизненного графика с большим упором именно на это увлечение. Которое, к слову сказать, было сейчас для нее хоть малой, но единственной отдушиной.

Но театр бросать ей пока не хотелось.

С другой стороны – ловила она себя на мысли – это хорошо, что она постоянно занята службой, работой и делами, да так, что теперь и выходных-то практически не стало. Хорошо.

Коля был счастлив, доволен, полон оптимизма и любви, он словно летал, а Мира… Мира работала. И на этом все.

Как-то, глубокой ночью, после секса Коля вдруг настолько расчувствовался, что его пробило на признания и откровения и понесло делиться с ней своими чувствами и мыслями.

– Ты такая нежная, добрая, чистая, – поглаживая ее, произносил он особым тихим восторженным тоном. – У тебя есть поразительное, уникальное качество, которого нет в наше время ни у кого: это какая-то беззащитность и непорочность, что ли. Когда я на тебя смотрю, я понимаю, что весь цинизм и вся грязь нашего мира не пристают к тебе. В тебе сохранилась такая искренняя, неизжитая детскость.

– Да, есть такой момент, – иронично хмыкнула Мира. – Внешность у меня – мечта криминала. Идеальная для воровки на доверии и крутой мошенницы.

– А еще почему-то ты любишь на себя наговаривать, критиковать и вообще относишься к себе с иронией, – не сдавался Коля, мягко пожурив ее интонацией.

– Нет, ты вот это все сейчас всерьез излагаешь? – повернулась и посмотрела на него с большим сомнением Мира.

– Разумеется, – убежденно стоял на своем влюбленный мужчина. – Вот смотри, в нашем театре, хоть сто раз детском и кукольном, интриги как в любом взрослом и академическом. Все друг друга подставляют, интригуют, сплетничают, и только ты одна существуешь вне всего этого. Ты как из другого мира. Ни к каким группировкам, дружащим друг против друга, ты не примыкаешь, сплетни игнорируешь напрочь, даже на всякое дерьмо в Сетях не реагируешь, перед начальством не прогибаешься и не лебезишь. И ни про одного человека никогда не сказала ни одного плохого слова. Народ наш актерский чего только про тебя не выдумывал и не предполагал, а уж нес такое и всякое. Но когда поняли, что тебе все это глубоко пофиг и тебя весь этот бред и наговоры даже не задевают – отстали. Решили, что блаженная какая-то или у нее крутой покровитель имеется, вот и по фигу ей все: работает и ничего не боится. А я сразу понял, что это просто твоя истинная суть – к тебе грязь не прилипает, потому что ты чистая внутри.