Сердце русалки

— Какой молодец, только грязный весь, — Ларс притянул его к себе и крепко прижал к груди. Оттерев следы потрохов и чешуи с его щек и рта, водяной еще крепче обнял руками белокурого мальчика. Он слышал, как быстро колотится маленькое сердце, громко сопит нос. Руки в жажде родительской любви и ласки обвивают шею отца.

— Почему ты не носишь рубаху, которую тебе мама подарила?

— Не хочу!

— Мама так старалась ее раздобыть, тебе будет теплее.

— Мне не холодно. Я как ты!

«Я как ты… Видимо, он пока не видит различий между нами, но надолго ли это?», — подумал Ларс и отпустил вырывающегося ребенка, который после очередных нравоучений потерял желание обниматься и умчался в другой конец пещеры в погоне за случайно залетевшей желтой бабочкой.

Водяной с нескрываемым удовольствием наблюдал, как Лориас в попытке поймать насекомое прыгал так высоко, как только мог, и случайно споткнулся о хвост Сейры, да еще и наступил ей на концы волос. Русалка вывернулась и зашипела на сына так сердито, что того и след простыл. Лориас отбежал от матери и спрятался за спиной у отца.

— Мама злая, — прошептал мальчик тому на ухо.

— Она не злая, она устала и хочет спать. Вчера мама весь день искала для тебя персики. Тебе же понравились?

— Да! Солнышки! Хочу еще солнышки!

— Если будешь хорошо себя вести, то получишь. Иди извинись перед мамой.

Лориас боязливо подошел к проснувшейся матери, которая демонстративно отвернулась от них. Мальчик сел перед ней на колени и обнял ее за шею, при этом весьма неудачно снова больно зажал волосы, отчего Сейра опять зашипела и, схватив сына за плечи, увлекла его в свою постель, состоявшую сплошь из густой травы, водорослей и камышей. Ларс видел, как сестра что-то бормочет мальчику на ухо, а потом начинает щекотать его: ребенок хохочет, дрыгает ногами и руками, беснуется, прыгает белкой по русалке. Сейра тоже смеется.

* * *

Этим летом Лориасу исполнилось три года. Своим появлением на свет он принес в их размеренную и немного унылую жизнь новые заботы, которые надолго растормошили однообразную повседневность. Поначалу с ним было непросто, да и не сказать, что сейчас легче. Некогда почти безжизненный сморщенный младенец теперь быстро рос и развивался. Он ел столько, сколько Ларс и Сейра не потребляли, вместе взятые, за всю жизнь. То ли ранние задатки столь явной человеческой жадности, то ли яростная воля к выживанию и развитию, но все свелось к тому, что на почти однообразной еде и в стесненных условиях мальчик вырос достаточно крепким и сильным. Он сам проявил интерес к тому, чтобы подняться с четверенек и начать ходить: сначала держался за стенки, потом стал передвигаться без какой-либо опоры. Ему не нравилась одежда, в теплое время года он и вовсе от нее отказывался. Лишь осенью и зимой позволял завернуть себя в тряпки, которые остались еще со времен его младенчества, к тому же Сейра по надобности промышляла воровством у двуногих — стащить бабье платье, когда те шли купаться на песчаный пляж под утесом, было плевым делом. А то, что двуногая потом выла белугой от обиды и стыда, ее мало интересовало.

Самое страшное испытание ждало их в первую для Лориаса зиму: русалки впадают в спячку, но что делать с двуногим ребенком? Русалий яд на него больше не действовал, и усыпить его на несколько месяцев не представлялось возможным. Неожиданно эта серьезная проблема разрешилась сама собой. Чем быстрее приближалась зима, тем длиннее становились периоды сна у Лориаса. А когда выпал первый снег, и сонная Сейра, обняв ребенка покрепче, спела ему русалью колыбельную, сын отключился на три долгих месяца вместе со своими родителями. Сам же и разбудил их весной.

У Лориаса была не слишком развита речь для трехлетнего малыша. Мальчик почти не научился строить предложений и в основном изъяснялся отдельными словами. В остальном он был неподражаем: быстрота реакции, неиссякаемая энергия, постоянное желание познавать новое, ну и, самое важное, аппетит вселенского масштаба вкупе с жаждой приключений. Он мог найти себе развлечение где угодно и соорудить его из чего угодно. Два камня и дохлая рыба у него становились героями одному ему ведомых историй, которые он с кричаще-шипящими звуками разыгрывал по утрам над ухом у родителей. Правда, иногда у Лориаса просыпались задатки логического мышления. Он шлепал Сейру по толстому хвосту и спрашивал, когда у него вырастет такой же. Сейра отшучивалась.

Крестьянин Ганс давно покоился в земле, но его дитя жило и здравствовало, и с каждым днем все больше походило на него: те же белокурые волосы и черты лица, та же улыбка и цвет глаз. А вот характер, похоже, достался от матери-русалки. Порой ребенок доводил Ларса до бешенства своим непослушанием и требовательностью. Избалованным его было назвать сложно, но в силу возраста он считал, что мир состоит из пещеры, леса и мамы с папой. А центром всего этого является он сам, вечно нагой и голодный Лориас.