Он сделал два шага, как вдруг яркая вспышка белого света ослепила его глаза, по затылку разлилась адская боль, он услышал за спиной свист, будто чем-то размахивали, но не успел обернуться, как его еще раз ударили уже по лбу. Серванас потерял равновесие, он плашмя упал на землю, голова звенела, а в глазах троилось. Сознание начало покидать его, он резко погружался в какой-то тяжелый больной сон. Голова закипела, по лбу струилось что-то липкое и вязкое, заливало глаза. Краем уха он слышал, как кто-то копошится у него в районе пояса и звенит ключами. Больше священник уже не чувствовал ничего.
Наутро Серванаса нашли другие монахи. Когда Серванас рассказал, что с ним произошло, то вдруг схватился за свою ключницу. Все ключи были на месте. Монахи принялись осматривать монастырь на предмет пропажи, но никаких реликвий не исчезло, и даже бочонок для скромных пожертвований оказался нетронут. В последнюю очередь решили проверить склеп.
Серванас кинулся к двум маленьких гробикам, почему-то он подумал, что именно они могли пропасть. Но гробики стояли на месте, он приподнял один из них, и ему показалось, что ящик немного потяжелел.
Тут ему сообщили, что пришла вчерашняя старуха. Серванас решил ничего не рассказывать ей о ночном нападении. Он быстро смыл запекшуюся кровь с лица и волос, переоделся, обвязал лоб и как ни в чем не бывало провел все обычные похоронные обряды. Мать младенцев не явилась.
Позже, когда монахи обсуждали нападение на Серванаса между собой, они сошлись на том, что злоумышленник, возможно, искал какие-то ценности, но либо не нашел их, либо его что-то спугнуло. На всякий случай они договорились теперь дежурить по ночам.
Глава 4
Густав не узнавал себя. Он не мог поверить, что ввязался в это грязное дельце. Проклятая ведьма, чертова русалка, дрянь, тварь, девка с рыбьим хвостом, а нет, уже не девка, уже старушенция, высохшая улитка.
Густав продолжал в своих мыслях поливать грязью Инею, которая чтобы соблюсти договор, заставила его фактически вернуться к прошлому промыслу, вспомнить, какого это нападать со спины и оглушать человека одним ударом. Густав точно знал, что не убил Серванаса, если бы хотел прикончить, то ударил бы гораздо сильнее. Он отправил священника «поспать» так же нежно, как режут горло овце. Ночной лес, по которому он уже давно плутал, совсем его не пугал, он словно знал, куда идти — какое-то инородное, запредельное чутье волочило его ноги, и Густав даже не смотрел, куда ступает. В руках лежали свертки. Это были два ребенка, крепко запеленатые и как будто спящие. Густав всю дорогу прокручивал в голове слова Инеи, которые она сказала ему тогда, в их вторую и последнюю встречу в ее хижине в лесу.