Сердце русалки

Я чувствую, скоро здесь появится одна особенная роженица, присматривайся к женщинам в деревне. У этой двуногой будет огромный живот. Проследи за ней, а когда она родит, укради детей и отнеси к озеру. Готовься к любой неожиданности. Их двуногая-мать может сойти с ума и не вспомнить о том, как она их получила. Она может сама закопать их, и точно откажется отдать их тебе добровольно. Без воды они погибнут. Монах тоже тебя не послушает, их истомная вера не позволяет им видеть нас. Выкради младенцев, сделай то, что у тебя прекрасно получается. Не забудь, что на кону счастье твоего сына и его жены. Она уже снова ждет ребенка. Если ты выполняешь мой приказ, проклятье больше не коснется твоей семьи».

Густав рассержено думал, почему старуха сама не может гоняться за своими отпрысками. Почему он вообще должен этим заниматься? Надо было соглашаться на возможность покинуть деревню. А теперь он ввязался в какую-то очередную жуткую ситуацию. Он огрел настоятеля храма поленом (причем к Серванасу даже Густав относился с почтением), украл ключи, вскрыл детские гробы, забрал младенцев и вместо них напихал в гробы валявшиеся вокруг камни, а затем еще умудрился заколотить ящики обратно, чтобы никто не заметил подмены. Теперь же он тащил на своих плечах два безмолвных свертка. Малыши как будто спали беспробудным сном. Внешне они ничем не отличались от обычных новорожденных, может, только цвет их кожи был слишком бледный. Густав даже разок остановился и приложил ухо к одному из детей, чтобы услышать сердцебиение, но его не было. Густав уже совсем не понимал, что наделал. Ему было велено отнесли детей к озеру. А дальше что? Ну бросит он их там, а что с ними будет? А если сын этой ведьмы, или кто он ей там, не придет, может, он и сам уже помер, что будет с детьми? Их съедят лесные звери, скорее всего. Густава передернуло от этой мысли. Ему вдруг стало страшно и одновременно противно оттого, что он жертва чужих семейных дрязг и вынужден участвовать в каком-то скверном деле. Густав всю оставшуюся жизнь будет мучиться тем, что детей не похоронили по-человечески, и их сожрали в итоге еноты или крысы.

Наконец, впереди, забрезжили блики озера. Тихое и спокойное, как обычно, оно сразу освежило мысли Густава, и в душе его вдруг поселилась капля надежды. Ведьма заколдовала его, Густава, значит, и с детьми она точно знает, что делает, и они не останутся тут на произвол судьбы.

Он подошел к кромке воды и закричал:

— Слышь, чертово отродье! Если ты здесь, я принес твоих… — он не знал, как обозвать детей правильно, — …карасиков. Мамаша твоя, или кто она там, обещала снять с меня проклятье, и я очень надеюсь, что она выполнит свою часть уговора.

Густав уже хотел было положить свертки на песок, но тут увидел, что из воды медленно встал силуэт. В черноте ночи лицо его не просматривались. Но Густав узнал эту позу: сидящий в воде человек с длинными волосами. Черный силуэт подполз к берегу. Теперь Густав уже отчетливо видел водяного: это был крупный мужчина, наверное, больше Густава раза в два, но хилый, худой, с впалой грудью, но жилистый: вены выпирали из-под его напряженных плеч, под пупком тело его переходило в мощный рыбий хвост.

Водяной протянул мощные когтистые руки. Густав, как завороженный, не сказав ни слова, тут же дал ему одного младенца. Водяной распеленал его, бросил пеленку на песок, а ребенка, держа его под голову двумя руками, опустил под воду.

Густав хотел было закричать на водяного, даже он уже не выдерживал настолько негуманного отношения к младенцам.

— Что ты… — только и успел сказать он, как вдруг увидел, что обездвиженный и бездыханный младенец замотал руками, открыл рот и изо рта его всплыло несколько пузырьков воздуха.