У камеры Крунара горит одинокий факел; его маслянистое пламя отбрасывает слабый свет в густую темноту подземелья. Я двигаюсь бесшумно как тень. Затем прислоняюсь к стене, чтобы незаметно наблюдать за ним. Хотя я не издаю ни звука, Крунар поднимает голову и видит меня. Он медленно выпрямляется, его глаза встречаются с моими.
— Вы знали, не так ли? — спрашиваю я.
Он наклоняет голову.
— Я подозревал, что сильно отличается от знания.
— Вы подозревали с самого начала, когда я впервые появилась в Геранде?
— Нет. Тогда я только знал, что тебя послали заставить меня замолчать. И лишь в пути, — он смотрит на меня пристально, — когда увидел твое лицо при свете дня, заметил сходство c настоятельницей.
Я выдерживаю его взгляд, не дрогнув.
— А известно ли вам тогда, что вы дали мне жизнь? — Я не могу назвать этого незнакомца отцом.
На миг Крунар застывает, кажется, даже перестает дышать. Потом что-то меняется в его лице; к моему удивлению, он улыбается:
— Ты моя дочь. Ну, я думал об этом. Твоя аббатиса была девственницей, когда мы познали друг друга, и твой возраст казался подходящим.
Крунар смотрит на меня с болезненной смесью тепла и надежды. Я скрещиваю на груди руки, как будто этим жестом могу отразить его привязанность.
— Простите меня, если я не приветствую новость столь же ликующе. Всю свою жизнь я трудилась в предположении, что рождена Богом. Узнать, что вместо этого рожденa одним из величайших изменников герцогства — небольшая радость.
Крунар пожимает плечами.
— И ты прости меня, если я кажусь слишком радетельным отцом. Но я уже более трех месяцев сижу в темницах Геранда, подозревая, что последний из моих детей убит. Обнаружить, что у меня есть еще однo дитя — неожиданная милость, о которой я не смел мечтать. Даже если моя дочь пыталась меня убить.
Это как удар под дых. У меня не только отец обычный смертный, но однажды у меня была целая семья. Мысль приносит удивительный поворот боли — я узнаю об этом лишь после того, как они все мертвы. Еще одна вещь, которую аббатиса украла у меня.
— Почему она хотела, чтобы вы умерли?
Хитрый взгляд возвращается на его лицо, прежде чем я успеваю закончить фразу. Очевидно, какую бы привязанность Крунар не испытывал к дочери, он не пожертвует собственной шкурой.
— Чтобы скрыть свои преступления, конечно.
— Какие именно преступления?
— Преступления: притвориться дочерью Мортейна. Обмануть не только монастырь, но и корону. Это мошенничество. Конечно, ты понимаешь. Можно только представить себе наказание за такие черные дела.
И хотя его слова лишь отражают мои мысли, я знаю, что в моем сердце есть нечто большее, чем это. Я не задаю вопрос, который висит у меня на губах:
— Как вы восстановили с ней связь столько времени спустя?
Cлабый смешок Крунарa задевает меня.
— Чисто случайно. Уверяю тебя, это был такой же шок для меня, как и для нее. Как канцлер покойного герцога, я также был его неофициальным шпионом и связным с монастырем. Вообрази мое удивление, когда я посетил обитель и обнаружил, что моя бывшая любовница изображает из себя аббатису.
Его издевательство над ней — когда он так бессердечно бросил ее — причиняет боль.
— Она не изображала из себя аббатису. Она заняла эту должность благодаря своим усилиям и навыкам.
— Ах, я восхищаюсь преданностью в моих детях. Это хорошо говорит о тебе, Аннит.
Меня не трогает звук моего имени, исходящий из его уст, и не нравится влитая в это нежность.
— Очень жаль, что
С тяжелым сердцем я поворачиваюсь и покидаю темницу.
У меня есть отец. И братья, хотя все они, скорее всего, мертвы. Семья.
Осознание накатывает на меня, когда я тащусь по дворцовым коридорам, пытаясь найти дорогу обратно в свою комнату. Мне необходимо место, где я могу побыть наедине со своими мыслями. Вес предательства настоятельницы начинает оседать на плечах.
Так много украдено у меня. Сделанный ею выбор забрал мою жизнь и дал вместо этого... тюремное заключение. Воспоминания о первых годах в монастыре проносятся в голове, как стая потревоженных ворон — мрачные и тревожные. Все эти специальные уроки с Драконихой. Все эти суровые наказания, когда я проваливала ее испытания. И настоятельница, сестра Этьеннa, бездействовала.
Нет. Честность заставляет меня признать, что это не совсем так. Она вмешивалась, когда могла. Тайком приносила хлеб и сыр, когда мне отказывали в ужине. Давала свечу осветить тьму моего наказания. Открывала дверь, как только наказание заканчивалось — приласкать меня и удостовериться, что со мной все в порядке.
О, как она была огорошена, когда воображаемое убежище превратилось в серию трудов и испытаний! Ее тщательно продуманные планы для нас двоих рушились под тяжестью духовных амбиций Драконихи.