Сердце сокола

Не найдя достойного ответа на эти вопросы, Кристина все же заглянула под кровать в надежде, что отыщет там потерю. Однако Хуго, решив, что это какая-то новая игра, сунулся следом и весело облизал хозяйское лицо. Кристина дернулась, ударилась головой о дно кровати и выбралась наружу. Довольный Хуго тут же снова бросился к ней, и Кристина с трудом успела увернуться от длинного горячего языка.

— Ты мой хороший! — рассмеялась она и потрепала его между ушами. — Гулять пора? А ты сидишь, ждешь, когда я о тебе вспомню. Нельзя же так! Надо быть смелее, настойчивее…

Сказала — и осеклась. Не себе ли она должна быпа адресовать подобные слова? Не себе ли пенять за то, что так легко смирилась с происходящим, не пыгаясь бороться? «Зачем вы позволяете себе быть жертвой, сеньорита Даэрон?» — спросил однажды Сантьяго, а она сделала вид, что не понимает его. «Порой за свое счастье надо бороться, а не принимать судьбу такой, какой ее видят для вас другие просто потому, что так проще и спокойней», — добавил он несколько позже, но и эти слова прошли мимо Кристины, слишком привыкшей повиноваться обстоятельствам и считать себя не достойной лучшей судьбы. Жертвой, как очень точно подметил ее проницательный муж. Но кто делал ее этой жертвой? Разве другие люди, а не она сама? Да, бабушка заболела после ее мерзкого поступка, но именно Кристина решила наказать себя за него так, как бабушка и не помышляла. Да, родители предпочли интересную им жизнь воспитанию дочери, но именно Кристина увидела в этом их безразличие к себе и уверилась, что не заслуживает любви. Да, Сантьяго остался с его величеством, выполняя свой долг, но именно Кристина решила, что мешает ему и что он не может дождаться момента, чтобы от нее избавиться. А ведь он приехал к ней на день рождения. Он подарил ей Хуго. Он пригласил ее на Фестиваль мороженого, вырвав у своей службы возможность порадовать ее. Он думал о ней и заботился о ней — вовсе не так, как должен был фиктивный муж, равнодушный к жене и считающий ее обузой. Он, в конце концов, обнимал и целовал ее, да так, что губам становилось больно. Как все это можно было перечеркнуть неосторожными словами, сказанными под давлением обстоягельств? Ведь Кристина отлично понимала, что Сантьяго в тот момент был встревожен состоянием инфанты и обескуражен собственным промахом — а Кристина покорно приняла его гнев на свой счет. Потому что почги сроднилась с сущностью жертвы и не сделала ни одной попытки от нее избавиться. С ней было проще и спокойнее, и любые неприягности объяснялись несовершенством мира, и любые страхи принимались как предупреждение свыше, и любые препятствия лишь подтверждали первоначальные опасения в своей способности что-то изменить. Но кто, спрашивается, мешал Кристине написать Сантьяго? Предложить свою помощь и прямо спросить, нужна ли она ему? Разве не лучше знать правду, чем изводкггь себя сомнениями? И разве Сантьяго хоть раз разочаровал ее?

Кристина зарделась, вспомнив, чем окончился ее предыдущий прямой вопрос. Сантьяго Веларде объявил, что он обычный мужчина и не способен устоять перед Кристининым обаянием. А вдруг это правда и он… ну, допустим, тоже обижен ее холодностью и молчанием? Он ведь мог принять его за равнодушие, а не за стеснительность, и решить, что Кристине малоинтересны его дела, раз она не сочла нужным о них спросигь. Кристина на самом деле даже представтъ не могла, какие мысли бродяг в его голове. «Я слишком много думаю о вас», — признался он ей две недели назад, и смотревший на нее в томительном ожидании Хуго был лучшим тому примером. Сантьяго мало говорил, но много делал. А она столь бессовестно отказывалась придавать этому значение!

Наверное, Кристина прямо сейчас схватилась бы за перо, если бы Хуго не принялся жалобно поскуливать и переминаться с лапы на лапу. Да, время для самопознания у Кристины определенно затянулось, а следовало наконец вспомнигь и о своих обязанностях.

Собираться ей было не нужно: закрывшие солнце облака не обещали дождя и не требовали головного убора. Кристина лишь взяла с софы ошейник и поманила к себе Хуго.

Тот подошел, понурив голову. Ошейник он не любил: очевидно, тот вызывал у него отвратительные воспоминания, и в доме Кристина снимала его с собачьей шеи.

Но на прогулке Хуго обожал носиться по полям и лесам, и Кристина опасалась, что он может потеряться. На ошейнике же было написано его имя и место обирания — Нидо-эн-Рока, а потому он стал обязательной частью их выходов. Хуго, впрочем, отлично понимал, что Кристина не стремится причинить ему вред, а потому довольно быстро воспревал духом и начинал веселиться, как и полагалось счастливой здоровой собаке.

В отличие от Хуго, сеньора Луго никогда не отличалась хорошим настроением.

— Ужин в семь, сеньора! — надменно буркнула она, как будто Кристина этого не знала. — Извольте не опаздывать, иначе ваше чудище останется без сладкого.

Кристина усмехнулась: вот уж без сладкого Хуго еще ни разу не оставался.