Сердце сокола

Эстер и здесь оказалась отличной помощницей. Не задавая лишних вопросов, она быстро и тщательно просматривала книги в том шкафу, что Алехо ей отрядил. Однако силы ее были не безграничны, и, заметив, как она все чаще трет глаза и борется с зевотой, Алехо со всей душевностью предложил ей не мучить больше себя и не терзать его совесть своей стойкостью.

— Давайте лучше поговорим, — тепло улыбнулась Эстерсита. — Обещаю не спрашивать у вас о ваших подвигах, как бы мне ни хотелось.

Алехо улыбнулся: черт, он и не думал, что после всех сегодняшних передряг будет так часто улыбаться.

— О чем еще вам хочется спросить меня, но вы готовы себе это запретить? — поинтересовался он, и Эстер вдруг подалась вперед, прижав к груди новую книгу, будто та собиралась удрать.

— Что вам теперь угрожает? — на одном дыхании выдала она. — Падре Овидио сказал, что вы крепко поссорились с сеньоритой Марино и что она обещала отомстить. Она… расскажет вашу тайну? Что с вами тогда будет?

Алехо повел плечами, прикидывая, есть ли шанс избежать виселицы. По всему выходило, что самый призрачный — и то только в том случае, если Сантьяго за него похлопочет. И если это случится до того, как его приговор приведут в исполнение.

Эстерсита, отбросив книгу в сторону, кинулась к нему и схватила за руку.

— Вам надо бежать! — с мольбой в голосе выдохнула она. — Пожалуйста, Алехо, пока еще есть время, пока не настало это проклятое утро и не случилось непоправимого! Прямо сейчас — и пусть потом ищут ветра в поле! Ну, что же вы?!..

Алехо покачал головой и увидел, как она вздрогнула от его решения.

— Пожалуйста… — одними губами прошептала она. Алехо запустил руки в волосы и прошелся по библиотеке.

— Ты же понимаешь, Эстерсита, что я не могу выполнить твою просьбу, — неожиданно перешел он на «ты» по просторечной полудетской привычке, устав от нее закрываться. — Нет на свете ничего хуже, чем жизнь в страхе, да и здесь я еще сделал не все дела.

— Но вас же!.. Вас могут казнить! — со слезами в голосе воскликнула Эстер. — Если сеньорита Марино скажет, кто вы на самом деле…

Алехо усмехнулся. Да, если слово дворянина могло заставить суд усомниться в показаниях сеньориты Марино, то простолюдина никто не станет и слушать. Но не бросать же начатое расследование на полпути! Никто больше не возьмется за него, и тот, кто напал на Сантьяго, останется безнаказанным. Нет, уж этого Алехо точно не собирался допускать!

— Я не могу покинуть дворец: ты же и сама убедилась, Эстерсита, что где-то здесь бродит преступник, угрожающий королевской безопасности, — попытался объяснить он. — Если бы мне удалось его поймать, тогда, возможно, и мои дела можно было бы считать законченными. Но пока этого не случилось…

— Вы никого не поймаете, если сами будете мертвы! — в отчаянии сделала еще одну попытку уговорить его Эстерсита и с силой пнула лежавшую на полу книгу. — Вы своим упрямством не оставляете себе ни единого шанса, Алехо! Я понимаю, вы не можете иначе, вы должны помогать нуждающимся даже ценой собственной жизни, — за это я и полюбила вас! Но должен быть другой выход!

Она еще что-то говорила, но Алехо перестал слушать. Кажется, эта чудная девчонка даже сама не заметила, что призналась ему в любви. Ни на что не рассчитывая и не требуя взаимности. Так просто — и так искушающе сладко. И, черт возьми, разве не может так быть, что они с Эстерситой в последний раз оказались наедине? И что это его последняя ночь на свободе?

Алехо шагнул вперед, наклонился к Эстер и, ласково улыбнувшись, накрыл ее губы своими.

Глупая, непростительная шалость.

Но в затылке вдруг зазвенело, словно разом сотни колокольчиков устроили веселый перезвон, и Алехо показалось, будто он не во дворце, а на бесконечном зеленом лугу, и жаркое солнце палит ему в лицо, и густой запах нагретой травы переполняет все существо, и робкие беззащитные цветы тянутся к нему, и ему хочется уткнуться в них, укрыть — и целовать — нежно-нежно, чтобы не сломать и не обидеть…

— Эстерсита…

Она не оттолкнула, словно тоже на несколько секунд оказавшись с ним вместе на этом лугу, но теперь смотрела так строго, будто на ее месте оказалась сама сеньора Флорес — суровая и воинственная.

— Никогда так больше не делайте, сеньор, — отчитала она его, будто провинившегося сорванца, и Алехо именно им себя и почувствовал.

— Да я… — начал было он, не зная, как оправдаться, но она снова покачала головой.

— Никогда, если вы хотите, чтобы мы остались друзьями!

Ничего более нелепого, чем опустить после этого виновато глаза в пол, Алехо, кажется, не делал за все свое время общения с женщинами. Он наизусть выучил, как себя вести со скромницами, а как — с кокетками, но подобных выговоров ни от одной из них не получал. И совсем уже растерялся, когда Эстерсита, не дождавшись от него ответа, отошла к шкафу и принялась проверять следующие книги. Она больше не говорила ни слова и не поворачивалась к нему лицом, а Алехо, совсем уже ничего не понимая, сумел только выдохнуть:

— Прости! Я меньше всего на свете хотел тебя обидеть!