Сердце сокола

— Лежи! — перехваченным, но уже вовсе не от страсти, голосом выговорила Кристина и спрыгнула с кровати. Схватила домашнее платье. — Я доктора сейчас позову! Ты потерпи немножечко! Все будет хорошо! — бормотала она, спешно одеваясь и путаясь в оборках. Сантьяго пытался выдавить из себя хоть слово, чтобы успокоить ее, но получалось только какое-то шипение, еще больше пугающее его и без того несчастную супругу. Сантьяго стиснул зубы, проклиная собственное безрассудство, а Кристина, наконец справившись с одеждой, на секунду сжала его руку.

— Все будет хорошо! — пообещала она и бегом бросилась за помощью.

A потом были минуты мучительной боли, когда доктор Монкайо заново останавливал кровь, одновременно высказывая недовольство поведением его сиятельства и его отношением к собственной жизни и собственной же жене.

— На сеньоре лица не было, когда она ко мне прибежала, — сердито сообщил он. — Придется капель ей успокоительных дать, чтобы в чувство привести. Себя не жалеете, так хоть ее пожалейте, не делайте вдовой раньше срока. Иначе я пропишу вам курс снотворного, и будете спать у меня сном младенца до самого выздоровления!

В том, что никакие капли его Кристине не понадобятся, Сантьяго не сомневался: он никогда еще не встречал более сильной женщины, чем Кристина Даэрон Раяда. Но мысль о том, что она будет считать себя виноватой в его нынешней боли — а она будет, в этом Сантьяго был уверен, — заставила дать доктору и самому себе обещание больше не глупить и выполнять абсолютно все его предписания. Не ожидавший подобного послушания доктор Монкайо выразил надежду, что нынешний случай наконец позволит разуму пробудиться в велардовской голове, и предупредил, что свое обещание о снотворном он назад не берет. Сантьяго усмехнулся и решил воспользоваться им прямо сейчас, рассчитывая, что во сне боль хоть немного поутихнет и он сумеет почувствовать себя человеком.

— Не думаете же вы, что я стал бы штопать вас на живое? — снова сердито заявил доктор Монкайо и достал из сумки бутылек с прозрачной жидкостью. — Приятных снов, ваше сиятельство! И не обессудьте за неудобство!

Последнее, что Сантьяго помнил, это как на его лицо опустился платок с резким запахом.

Когда он снова разлепил глаза, доктора Монкайо в комнате не было. Зато возле его изголовья сидела Матильда и следила за каждым его вздохом встревоженным и умиляющимся взглядом. Сантьяго сходу это не понравилось. Он давно вышел из того возраста, когда мог вызывать умиление, и еще раньше из того, когда хотел бы это делать, и только Матильда, по необъяснимой привычке записавшая его в любимые сыновья, не могла избавиться от привычки опекать его и считать, что имеет на это право.

— Проснулись, ваше сиятельство? Как же вы нас напугали! Счастье, что доктор так близко оказался, а то бы… — закудахтала она, кажется примериваясь к тому, чтобы потрогать у него лоб. Однако Сантьяго только тряхнул головой и резко поинтересовался, где Кристина. Только ее он и хотел видеть после всего произошедшего, чтобы заглянуть в темные глаза и объяснить, что она ни в чем не виновата. В том, что она считает себя таковой, Сантьяго только что убедился: в ином случае она ни за что не допустила бы к нему кормилицу, которую старательно отваживала от хозяйской комнаты все три дня.

Матильда нахмурилась и поджала губы.

— Известно где — в саду, с кузеном вашим самодержавным! — раздраженно бросила она. — С самого начала вашего почивания не возвращались! Я уж и свечку Пресвятой Деве поставила, чтобы они в покое вас оставили, да, боюсь, не дождешься этого от подобных интриганов. Покуда всю душу из вас не вытрясут, не угомонятся. А вы все им спину беззащитную подставляете! Совсем как ваш батюшка!..

— Матильда! — оборвал ее Сантьяго. В сердце кольнула знакомая ревность, но следующие слова кормилицы заставили о ней позабыть. — О чем ты говоришь? Какие интриганы? Какую спину?

— Известно какую: вот эту самую, — Матильда пальцем указала на его рану, как будто ее нанесли Кристина или Рейнардо. — Сначала женят вас на абы ком, чтобы только права на престол лишить, а потом сами же на чужое добро зарятся. Или, может, их величество таким образом любовницу для себя готовит? Виконтова-то дочь ему не по статусу, а вот герцогиня Веларде — самое то. А вы…

— Матильда! — у Сантьяго зашумело в голове от безумия высказанных ею предположений. — Что за бред я от тебя слышу? Откуда ты взяла подобные вещи и кто тебя им надоумил?

Матильда махнула рукой и в явном недовольстве откинулась на спинку стула.

— Бросьте, ваше сиятельство, нет здесь никого, чтобы нас услышали! — заявила она, продолжая изумлять Сантьяго каждым новым словом. — Я даже Оскара отослала: уж больно он благожелателен к вашей женушке стал. И балкон наглухо закрыла, так что ни один звук наружу не проникнет и вы можете говорить, не таясь и не юля.

Сантьяго глубоко вздохнул, овладевая собой. В том, что этот мир сошел с ума, он давно уже не сомневался, но Матильда всегда оставалась последним оплотом здравого смысла. Неужели стареет? Или Сантьяго неправильно ее понимает?