— Рассказ его величества оборвался на том, что мы должны закрыть за собой этот проход, — пожала плечами Кристина. — Очевидно, завершить его нам предлагается самим.
Сантьяго улыбнулся: это был лучший подарок от венценосного кузена из всех, что он мог бы придумать.
— Я поведаю тебе об окончании этого приключения, если ты расскажешь мне о его начале, — провокационно заявил он, однако Кристина только улыбнулась и бесхитростно, не скрывая никаких подробностей, поделилась с ним историей о том, как Алехо приехал за ней в Патио-верде, как они вместе с ним отправились в королевский дворец и как там Кристина встретилась с его величеством и уговорила его сменить гнев на милость.
Сантьяго слушал, не пропуская деталей, качал головой и поражался собственной слепоте и дурости. Как же должно было накрыть его отчаянием и раскаянием, если он больше ничего не хотел воспринимать? Слишком острое желание расплатиться за грехи сыграло с ним злую шутку, и только искренняя любовь близких помогла сохранить жизнь и выкарабкаться из пучины мрака, в которую он сам себя загнал.
Кажется, Рейнардо теперь относился к этим близким без всяких оговорок. Сантьяго не мог найти причины, по которой кузен после всех его дерзостей захотел бы ему помочь, кроме того самого зова крови, о котором столько твердила Кристина. «Вы с ним очень похожи, хоть оба и не хотите этого признавать. У вас обоих чистые и благородные сердца, вы оба не терпите лжи и несправедливости и готовы поступиться собственными желаниями ради нуждающегося», — сказала ему всего неделю назад любимая, а он принял ее слова в штыки. Но что, если Кристина права и лишь сердечная привязанность заставляла Рейнардо столько времени терпеть возле себя несговорчивого кузена, а в драматичной ситуации первым протянуть ему руку помощи? Сантьяго-то, говоря откровенно, тоже не столько выполнял клятву, сколько защищал брата. Того самого, что когда-то рассказывал ему про семью и обещал никогда не оставлять. И за которого Сантьяго заступился, когда юный принц сбежал из дворца и больше смерти боялся разочаровать своим поступком еще живого отца. Взял вину на себя, уверив Ламберта III, что соблазнил юного принца рассказами о свободе вне королевского дворца, и ни разу об этом не жалел. Кажется, с тех пор и поселилось в его душе это братское тепло, не изничтоженное ни временем, ни непониманием.
Почему он был уверен, что Рейнардо обо всем забыл?
Случайно или нет, но Кристина не упомянула, каким образом сумела добиться встречи с его величеством. Случайно или нет, но Сантьяго заострил на этом внимание.
— Я использовала твое кольцо, — улыбнулась Кристина, но почему-то в этой улыбке ему почудился испуг. — И пробралась во дворец по такому же секретному ходу, как покоряем сейчас мы.
Сантьяго приподнял брови.
— По тому, что ведет в спальню Рейнардо? — уточнил он и заметил, как Кристина напряглась. Где-то внутри неприятно екнуло.
— Сначала в уборную, а потом в спальню, — подтвердила она и вдруг остановилась и резко, глубоко вздохнула. Посмотрела на него. — Пожалуйста, скажи, что ты не ищешь новый повод сделать нам обоим больно, Сантьяго! — с горечью проговорила она. — Я знаю, что ты меня любишь, ты доказал мне это, не говоря ни слова. Как мне доказать тебе, что я люблю только тебя и не желаю иного счастья? Мне никто не нужен, кроме тебя, и я могу поклясться…
— Не надо клятв, родная, все это позади! — Сантьяго привлек ее к себе и обнял так крепко, как только позволяла ему одна свободная рука. Во второй он держал фонарь. — У меня и в мыслях не было в чем-то тебя обвинять! Дурная привычка выяснять все подробности: я не подумал, что тебя так заденет мой вопрос, когда задавал его. Я размышлял лишь о том, не заметил ли кто тебя во дворце, и успокоился, когда понял, о каком именно тайном ходе ты говорила. Не сердись: этот урок я усвоил на всю жизнь!
Кристина тоже обняла его за талию и покорно уткнулась лбом ему в плечо. Больше всего на свете Сантьяго хотелось избавиться сейчас от фонаря и обнять ее обеими руками.
— Обещаешь больше не ревновать? — жалобно и как-то по-детски наивно пробормотала Кристина, но Сантьяго немедля дал ей такое обещание — и с самой глубокой искренностью. Ревность умерла в ту самую секунду, когда он понял, что почти потерял Кристину — не из-за того, что она предпочла другого, а потому что смерть прибирала ее к своим рукам, а он ничего не мог той противопоставить. В этой обреченности не имело значения собственное счастье, лишь биение Кристининого сердца, и Сантьяго освободил сердце собственное, чтобы никакая мерзость из него не могла погубить любимую.
И открывать его изводящей ревности снова он не собирался.
— Ты самое дорогое, что у меня есть, Кристина, — прошегггал он ей в волосы. — Я всегда буду бояться тебя потерять, и с этим ты ничего не поделаешь. Но чем чаще ты станешь улыбаться, тем меньше у меня будет поводов для страха. Так что можешь начать уже прямо сейчас.