Она нетерпеливо взглянула на дверной проем, и я одернула себя. Не о том я хотела ее расспросить.
– Почему император отправил своих солдат на Луну? Что ему нужно от моего дома?
Официальная причина – что моя мать задела гордость императора – казалась пустой, неубедительной. Чрезмерное наказание, если только правитель не хотел, чтобы мы ушли. В любом случае мы сбежали бы, но я хотела узнать, чего еще нам следует опасаться.
Императрица скривилась.
– Какое это теперь имеет значение? Тебе необязательно знать, – резко отрезала она, но я уловила в ее тоне фальшивую нотку.
Правительница сама не знала ответа, и это нервировало, раз цели императора были загадкой даже для самых близких ему людей.
– Обязательно, – выдавила я. – Мой дом разрушен, близкий человек убит. Для вас это пустяк, но для меня важно.
– Вини во всем, что произошло, себя.
– Моей вины тут нет. – Я изо всех сил держалась подальше от политики; мне претили интриги.
– Ты нарушила наш покой. Армия поклонилась тебе. Генерал Цзяньюнь встал на вашу защиту. Ливей оспорил приказ своего отца на суде, чего раньше не случалось. Ты разрушила опоры моего мужа одну за другой, пока не остался только Уганг, и теперь этот амбициозный выскочка – единственный, кого император желает слушать.
У меня скрутило живот, но я не отвела взгляда; выказать ей слабость означало сдаться.
– Ничто из этого не задумывалось как вызов. Когда правитель велик, ему нет нужды бояться мелкой ряби на поверхности озера.
– Порой рябь становится волнами, – зло сощурилась императрица.
– Но чем сильнее их разгоняешь, тем они становятся выше. Нет ни абсолютной власти, ни абсолютного повиновения.
Он резко встала.
– Я пришла не затем, чтобы слушать твои глупости. Ты сказала, что хочешь помочь моему сыну. Как?
– Ливею нельзя оставаться в Нефритовом дворце. Уганг убьет его, чтобы упрочить свое положение. – Мне было тошно говорить о подобном, но лишь так я надеялась убедить правительницу.
Руки императрицы сжались. Она знала: я говорю правду; возможно, и сама считала так же, но не решалась озвучить. Тяжело говорить о наихудших страхах.
– Теперь, когда под его началом все солдаты, Уганг может нанести удар в любой миг, – продолжила я. – Он жесток и хитер и не упустит такой возможности. Сколько еще ваша стража сумеет оберегать Ливея? Выстоят ли они против Небесной армии? – Я наклонилась так, что увидела в ее зрачках свое отражение. – Помогите мне его вытащить.
Она не ответила. Я практически слышала, как императрица мысленно ведет подсчеты, прикидывает, как повернуть ситуацию себе на пользу. Она хотела спасти сына, но не желала уступать.
– Зачем ты мне нужна? – спросила она.
Ей было тошно со мной связываться. И все же она хотела заставить меня молить ее о помощи. Зря старалась; я и так пообещала бы ей все, ведь тоже нуждалась в ней.
– Великая Небесная императрица не должна рисковать своим положением. – Я сохраняла выражение лица безучастным, скрывая презрение. – Вы не захотите открыто выступать против мужа. Помогите мне, и я спасу Ливея, а вы останетесь ни при чем. – Когда ее зрачки заблестели ярче, я продолжила: – Мы обе хотим, чтобы он оказался в безопасности. У нас одна цель.
– Нет, – буркнула она.
Зря я заговорила о «нас». Такое она терпеть не желала; императрица сочла бы наш альянс унижением.
Ее ногти вонзились в стол, оставив свежие царапины на и без того потрепанном дереве.
– Я хочу, чтобы он правил Небесной империей как самый могущественный монарх во всех царствах, чтобы его имя чтилось смертными и бессмертными с того момента, как они произнесут первый звук, и до тех пор, пока не издадут последний. Я хочу, чтобы он стал величайшим бессмертным из когда-либо живших, а ты просто хочешь забрать его себе. Ты унизишь его, как уже сделала – перед отцом, двором и империей.
Я покачала головой.
– Я никогда не просила его отказаться от чего-либо ради меня.
– И все же ты позволила ему отвернуться от своего положения, его наследия и семьи. – Жестокая улыбка осветила ее лицо. – Хотя счастье тебя бы не ждало. Ливей не предназначен для того типа жизни, которого ты жаждешь. Мой сын привык к величию, к восхищению и почитанию. Его сердце мягкое; внешне он не стал бы тебя осуждать, но знай: тебя одной ему никогда не будет достаточно. Недовольство копилось бы, превращаясь в обиду, и в конце концов стало бы… ненавистью.
Императрица буквально проклинала меня. Она откопала мои самые потаенные страхи и самые эгоистичные желания, выставив их в постыдном свете. И как возражать против истины – я бы действительно позволила Ливею принести такую жертву. Я почти убедила себя, что он сам так хотел, а не шел на уступки только ради меня. Так было легче, чем брать на себя ношу, которую мне пришлось бы нести до конца наших дней.
– Я тебе не доверяю, – прошипела она. – Ты говоришь, что хочешь ему помочь, но просто боишься потерять над ним власть.
– Я могла бы ответить вам тем же. – Куда более жесткие ответы вертелись на языке, но я их проглотила. Неважно, какие еще гадости она мне скажет; на кону стояла безопасность Ливея. – Что нужно, чтобы вы мне поверили?