Сегодня мы с отцом ходили в Гнездо, и он познакомил меня со своими друзьями.
Госпожа Анна очень красивая, но рядом с ней мне всё время было не по себе.
Зато мне понравились господин Барт и господин Ранорик, ястреб отца. Они оба долго и подробно отвечали на мои вопросы про Стужу. Отец никогда так не делает, он, кажется, готов говорить со мной говорить о чём угодно – кроме неё и мамы.
Мы все ночевали в охотничьем домике, отца и Барта позвал туда динн Аллеми. Мне кажется, отец не хотел брать меня с собой, но Барт его убедил.
Охота. Удивительно, что может быть одновременно так жалко лисицу – и что при этом во время погони не хочешь ничего сильнее, чем её поймать. Я думал, у меня сердце выпрыгнет из груди, пока мы за ней скакали. Притом, что я понимал, что точно не стану тем, кто её убьёт. Мне даже оружия не дали, хотя я и сказал, что умею им пользоваться. Отец бы, наверное, оставил меня с дамами, но сыновья диннов поехали, а некоторые из них младше меня.
Когда лисицу убили и я увидел её мёртвые глаза, мне стало её жаль. Но, конечно, вслух не сказал ничего. По крайней мере, я в любом случае выглядел бы лучше сына Аллеми – у него даже губы дрожали, когда лисе отрезали хвост.
После предполагалось, что я буду «проводить время с ровесниками», как сказал Барт, но я ушёл в лес погулять, пока никто не видел. Надеялся, может, увижу ещё одну лису или даже дикого оленя.
Но вместо этого наткнулся на отца и Барта.
Я увидел их издалека и шёл тихо, хотел напугать, но вместо этого получилось так, что подслушал их.
Барт говорил очень тихо, и из его реплик я разобрал лишь одну.
«Прошли годы… Ты должен смириться».
А вот отца слышал лучше.
«Я не верю, что она пошла в Стужу вот так, одна…»
«Никаких останков – очень удобно для них, разве нет?»
«Да, она была в отчаянье, мы оба были, она устала… Но она не стала бы убивать себя».
«Они хотели ещё и ещё. Ничего не выходило, но им бы никогда не хватило…»
«Серебро Стужи может превратиться в золото».
Я ушёл тихо, чтобы они не узнали, что я слышал.
И вот теперь лежу в огромной кровати в гостевом дома, и думаю, думаю, думаю.
Конечно, я и раньше знал, что мама покончила с собой. Отец пытался скрыть это от меня, разумеется, но в те дни я выуживал газеты даже из мусора, лишь бы узнать больше.
Кропаря, которого она подкупила, чтобы выйти в Стужу в одиночестве, строго наказали. Раз подкупила – значит пошла сама, добровольно, разве нет?
Не хочу думать об этом. Снова. О том, что она оставила меня – добровольно.
Но если отец прав? Если она вовсе не хотела умирать? Если вышла в Стужу зачем-то ещё? Если её обманули? Если…
«Серебро Стужи может превратиться в золото».
Раньше я не слышал такой поговорки и не знаю, что она значит.
Мне стыдно. Стыдно, что всё это время я считал, что папа как будто старается забыть её, избавиться от боли… Он, оказывается, не забывал никогда. Все эти годы пытался понять, что случилось.
И отомстить. Потому что зачем ещё, если не для мести, ему это нужно?
За неё. За мою маму, которая… Теперь вот я пишу это и удивляюсь, как я мог сомневаться в этом раньше? Которая никогда бы не оставила меня.
Мама…
Если бы только мы с ним могли поговорить об этом.
Пришло письмо из Тюра – папин друг написал, что с неделю назад умерла моя старая Малка. Говорит, пришла к нашим старым воротам, свернулась там клубочком и как будто уснула – тихо, спокойно.
Двух дорог тебе, моя добрая собака.
Барт водил меня в городскую библиотеку. Я уговорил его взять на свой билет несколько книг для меня, потому что по моему их точно не выдадут.
Барт сперва ломался, но потом согласился. Я видел, ему приятно, что у нас с ним секрет от отца.
Он любит гулять со мной – может, потому, что у него самого никого нет, и ему одиноко.
Мне тоже одиноко, хотя я и не один.
Иногда ночью я лежу в темноте в своей комнате, тихо считаю вслух или даже читаю молитвы Миру и Душе, которым меня научила мама, – что угодно, лишь бы уснуть и не чувствовать одиночества. Наверное, тогда, давным-давно, моя мама была права. У меня всё ещё нет друзей. Я не хочу звать никого домой – дом отец превратил в склеп – и не хочу идти к кому-то, потому что всё время думаю, что отец сидит дома один.
В такие ночи я был бы рад странным снам с говорящими звёздами и узорами в темноте, которые преследовали меня в детстве. Но с тех пор, как я прошёл под Арками – теперь-то я понял, что Лорна запудрила мне мозги, а это и вправду были Арки, – таких снов мне больше не снится.
Месяцы не писал. Но когда-то же нужно. Кажется, пока не напишу, это не станет правдой окончательно… А мне нужно признать, что это правда, потому что иначе я ничего не смогу делать.
Отца больше нет.
Я пытаюсь держать себя в руках, напоминать себе…
Дурак, дурак, дурак… Что в последнее время мы не так много говорили, что я отдалился от него…
Вспоминается только хорошее. Что по утрам он всегда наливал мне молока. Как он привёл меня в Гнездо. Как мы ходили в Храмовый квартал на праздник Ушедших. Как купили там фонарик для мамы и решили каждый вечер по очереди его зажигать. Как он брал меня на охоту в лес. У него было мало времени, и иногда я обижался…
Это я должен был стараться ради того, чтобы мы стали близки, как раньше, до того как… Он ведь тоже потерял её, и, может, если бы я постарался лучше, если бы я подумал хорошенько, как его утешить, как развеселить, может, наша жизнь была бы совсем другой, даже без неё… Может, он был бы жив.
Значит, я виноват в том, что случилось? Я виноват?
Я сойду с ума, если не прекращу это.
Сегодня мне казалось, что я слышу их голоса.
«Эрик».
«Эрик».
Мама. Папа.
Может быть, я грезил наяву, как в детстве.
Барт говорит, мне надо поспать. Я уже несколько дней не спал, мне кажется, я никогда больше не захочу спать.