Сердце умирает медленно

– Ничего страшного, – ответила я, подставляя Санни лицо.

Влажный язык прошелся по щекам и шее. Мощные лапы уперлись в мои колени, едва не свалив меня с ног.

– Я до сих пор не верю, – надломленно произнесла Рут, когда мы угомонили пса и устроились в гостиной.

Они с мужем сидели на диване, я – напротив них в кресле. Санни лег возле меня, продолжая обнюхивать и тыкаться мокрым носом в колени.

– Как я позволила этому случиться? – проговорила женщина, прикладывая платок к припухшим векам. – Ночами мне кажется, что я слышу ее плач. Постоянно. Бесконечный, печальный. Она просит ее спасти. Как ужасно. Я так ее любила…

– Мне очень жаль, миссис Келли.

– Но перед самой ее смертью мы отдалились… Если бы я знала, что не увижу ее…

– Тише, Рут, – муж погладил ее по спине.

Он с трудом сдерживал слезы.

– Каждый раз, когда звонит телефон или когда стучат в дверь, я жду, что это будет она. Но… так не бывает, – всхлипнула женщина, зажмуриваясь. – Моя бедная Сара…

Перед моими глазами встала картина. Ее дочь. Она лежит сейчас где-то. В какой-то душной коробке, совсем без воздуха. Ее тело разлагается. Но не сердце.

– Мне очень жаль… – снова пробормотала я.

Невозможно было спокойно смотреть на ее слезы. Если бы я только могла хоть что-то сделать, чтобы вернуть ей дочь, непременно бы это сделала.

– Я не понимала, как такое возможно, – Рут посмотрела на меня, качая головой. Ее губы дрожали. – Она лежала, моя доченька, окутанная проводами, датчиками, приборами. Ее грудь наполнялась кислородом, на щеках розовел румянец. Она словно спала, – она опять громко всхлипнула, и у меня сдавило грудь. – Я держала ее за руку, понимаете? Она была теплой, не холодной. Я молилась о ее выздоровлении, а мне говорили, что надежды больше нет. Как так? Ведь если сердце бьется, значит, жива?

Муж крепко обхватил ее ладонь. Он испытывал такую же боль.

– С мозгом произошел необратимый процесс. Так они сказали, – ее лицо исказилось в гримасе. – Я отказывалась принимать это. Не верила. Врачи задавали много наводящих вопросов о ее здоровье, брали анализы. Сначала я не понимала, к чему клонят, но они уже все спланировали и спрашивали мое разрешение на изъятие органов… – было слышно, как стучат челюсти Рут. Слезы новым потоком брызнули из глаз, колени заходили ходуном. – А я беззвучно кивала им. Снова и снова. Подписала, где надо. Потому что мне было все равно. Понимаете?..

– Понимаю, – отозвалась я.

И это ее будто отрезвило.

– Я не думала ни о каких благих делах, деточка. Ты сидишь передо мной, живая и здоровая. Но когда я отдавала тебе сердце своей дочери, то не размышляла ни о чем. Мне хотелось лечь и умереть вслед за ней, – Рут смахнула слезы ладонью. – А когда вернулась домой… после похорон… и меня оставили в покое… Тогда на смену апатии пришли сомнения. Вдруг я поступила неправильно? Господи… – по ее щекам потекли новые ручейки. – Я замкнулась в себе и упрекала себя. Не могла простить. Хоть никто меня и не винил, но мысли, что я могла убить собственного ребенка, позволив вырезать сердце… не давали мне покоя. К тому же… перед Богом… – она зажмурилась и затряслась. – Бен, мою девочку похоронили без сердца…

– Не надо, Рут. Посмотри на Эмили, – он указал на меня. – Разве не чудо? Наша дочь была обречена, но теперь, благодаря ей, эта девушка жива. И память о Саре живет вместе с ней.

Женщина выпрямилась и взглянула на меня. Ее тело продолжало содрогаться, пальцы тряслись, но в глазах лучилось некое подобие надежды.

– Можно? – спросила она.

Я встала, сразу поняв, о чем она говорит.

– Да, конечно.

– Я ночью почти не спала, – шатаясь, она приподнялась и подошла ко мне. – Все думала, как бы не заплакать, когда буду обнимать тебя и слушать сердечко своей доченьки.

Я распростерла объятия, и Рут, обхватив меня, осторожно прижалась ухом к груди. В эту секунду мое новое сердце заволновалось, заставив меня слегка вздрогнуть. Оно очень трудилось, сжимаясь и разжимаясь настолько активно, чтобы его обязательно услышали.

Я обняла Рут. Так, как сделала бы ее дочь. Так крепко и тепло, чтобы она почувствовала мою благодарность. Чтобы Сара тоже могла ощутить силу материнской любви вместе со мной.

И когда я уловила аромат духов Рут, на мгновение даже показалось, что я всегда его знала. Он был удивительно знакомым. Разумеется, не мне – Саре.

– Спасибо, – прошептала я.

И мы разрыдались – уже все втроем.

– Вы вернули мне жизнь, счастье, – призналась Рут, целуя мои щеки и обнимая еще раз.

– Ощущение чего-то родного. Необыкновенное чувство, – согласился ее муж, приникая ухом к области моего шрама.

И снова не удержался от слез. Пес тоже жался к нашим ногам во время трогательной сцены и тихонько скулил.

– Сара была очень талантливым ребенком, – Рут подала мне фотоальбом и присела напротив.

Ее муж принес нам чаю.

– Спасибо, – кивнула я.

– Даже одержимым. Лет с четырех она истязала бедный дедушкин рояль. Могла буквально сутками заниматься, пока не добьется совершенства.

– Значит, Сара была музыкантом?

Рут сияла, делясь воспоминаниями о дочери.